Софи Вёрисгофер - Из Лондона в Австралию

– Что с ними, Мармадюк? Вон того большего, с широкими крыльями хотел бы я достать.

И он сложил руки так, как будто держит винтовку. Паф! Не промахнулся бы.

Лейтенант Фитцгеральд неодобрительно покачал головой.

– Что собственно из тебя выйдет, Аскот? Охотник, или рыбак?

– Я спрашиваю тебя, по какому случаю здесь собралось столько птиц?

– А я отвечаю тебе, что лучше бы ты взялся за какую-нибудь порядочную книгу, вместо того, чтобы бездельничать целый день. Неужели тебе еще не надоело?

– Ужасно! – засмеявшись, сказал Аскот. – Знаешь, Мармадюк, я бы на вашем месте высадил бы меня на ближайшем острове, без всяких жизненных припасов, с одной, необходимой в подобных случаях; кружкой дня воды и порцией черного хлеба. Пусть я пробиваюсь там собственными боками, в ожидании, когда какое-нибудь судно заберет к себе на борт владельца выкинутого на берегу флага.

– Ты неисправим, Аскот, – сказал лейтенант, отвернувшись, и пошел прочь, сопровождаемый шаловливым смехом своего юного родственника.

Аскот тотчас же нашел к кому обратиться со своим вопросом. Это был Том Мульграв, унтер-офицер, с плутоватой физиономией и хитрыми глазками, который всегда готов был разглагольствовать, сколько угодно.

– Альбатросы, сэр?… Каждая стая их – это отряд мобилизованной армии.

– Все эти тысячи? С кем же сражаются буревестники?

– А вот посмотрите. Не плавають-ли в воде какие-то маленькие синие предметы?

– Целые массы! Это акалефы.

Мульграв кивнул в знак согласия. – Вам предстоит интересное зрелище, сэр. Смотрите, они движутся целыми стадами, миллионы за миллионами. А что плывет вслед за ними? Кто мчится на всех парусах, чтоб подхватит самый вкусный, самый жирный кусочек?

– Это медузы, – сказал Аскот, – противный комок в два кулака величиною.

– Это самая маленькая колония, а есть и гораздо большие. Иногда целые семейства сцепляются своими ногами вроде усиков и плывут так, пока доберутся до какого-нибудь твердого предмета, к которому и прикрепляются. Однажды, доложу вам, сэр, они тянулись от Капштата до Цейлона, – Боже мой, во век не забуду.

Аскот, без всякой церемонии, расхохотался ему прямо в лицо.

– А к килю медузы не прицепляются, дядя Мульграв?

Унтер-офицер кивнул снова, но промолчал: он уже работал над изобретением новой сказки, которую хотел представит в лучшем виде. – Да, да, – сказал он после маленькой паузы, – медузы! Вы даже не можете себе представать, как это иногда опасно. Раз мы благополучно вышли из Капштата при адском зное, свойственном тем широтам. Вы еще узнаете, что значить жизнь, под тропиками!

– Ну, вот, в один прекрасный день появляются медузы, – мириады, конечно, – собрать, так всю нашу старую благословенную Англию можно покрыть на сто футов от земли. Даже шуршало, когда наш корабль пробирался среда них; словно невидимые руки уцепились за киль на всем протяжении: паруса надулись так, что лопались, а мы не можем сдвинуться с места. Вдруг я замечаю, что наш корабль постепенно садится все глубже и глубже. Святые угодники! Остается всего пять футов над водою, да и то идет ко дну.

Глаза Аскота блестели от удовольствия. – Я увидел, что нас облепили медузы, – продолжал Мульграв, – и тотчас сообразил, что тут нужны энергичные меры. Понятно, от такого сознания до дела один шаг. Я схватываю в обе рука по большому ножу и бросаюсь килевать [1] Килевание – одно из самых жестоких наказаний, применявшихся в прежнее время на военных кораблях. Присужденного к наказанию матроса протаскивали в поперечном направлении под килем корабля. Его сталкивали в воду с конца одной из нижних рей и вытаскивали с противоположной стороны корабля. В то время корабли еще не обшивались металлической броней, и к ним присасывались массы раковидных, морских животных, острые ребра которых жестоко ранили голое тело матроса, и нередко это наказание оканчивалось смертью. В настоящее время это варварское наказание отменено во всех флотах. ; в продолжение двух часов я отскабливал громадные, опаснейшие колонии медуз, величиною с колеса, доложу вам, с целые бочки. И я видел, как от этой работы, на моих глазах, корабль поднялся на несколько футов из воды.

– Я думаю! – согласился Антон, – А акулы на вас не нападали, мистер Мульграв?

– Случилось один раз. Пренеприятная история!

И почтенный муж снова сделан маленькую передышку, чтобы дать развернуться своим талантам. – Изволите видеть, – сказал он, помолчавши, – отскабливание медуз помогало нам до тех пор, пока они не наседали снова; потому мне приходилось путешествовать в преисподнюю очень часто, так как никто из товарищей не решался заменить меня. Но человек, в конце концов, ко всему привыкает, даже к килеванию. Один раз я тоже был в воде, вооружившись на этот раз нашими большими корабельными клещами. Направо и налево отхватывал я эти комки, вокруг стоял шум и треск, море пенилось ужасно, стояла такая жара, что у меня повскакали пузыри на коже. Ну, не в этом дело! Я работаю с увлечением, – вдруг вижу на меня уставился гигантский рыбий глаз, так нагло и злорадно, будто хочет сказать: «Ну, теперь тебе конец!» Прямо передо мной открывается пасть, – ну, никогда не следует преувеличивать, и, я всю жизнь боролся с этим недостатком, – но смело могу сказать. – в эту пасть можно было загнать целый ломовой воз. Зубы, доложу вам, как частокол; этому торчавшему передо мною чудищу было лет тысяча, а то и того больше, на голове у него росли целые леса водорослей.