Мэри Уэстмакотт - Роза и тис

Как я позже узнал, Аделаида Сент-Лу была вдовой седьмого барона. Муж ее погиб во время Англо-бурской войны. Двое сыновей пали смертью храбрых в Первой мировой. Они не оставили после себя потомков мужского пола, но у младшего была дочь, Изабелла. Ее мать рано умерла. Титул перешел кузену, который жил тогда в Новой Зеландии. Девятый лорд Сент-Лу был только рад сдать замок в аренду пожилой вдове. Там и воспитывалась Изабелла под зорким присмотром одной родной бабушки и двух двоюродных. Овдовевшая сестра леди Сент-Лу, леди Трессильян, и также овдовевшая ее невестка, миссис Бигэм Чартерис, поселились в замке. Поделив расходы, они сделали для Изабеллы возможной жизнь в Сент-Лу, который старые леди считали домом, принадлежащим ей по праву. Всем троим было за семьдесят, и все трое чем-то неуловимо напоминали ворон. У леди Сент-Лу было широкое костлявое лицо с орлиным носом и высоким лбом. Леди Трессильян была пухленькой, маленькие глазки на ее рыхлом, круглом лице мигали часто-часто. Миссис Бигэм Чартерис была тощей, толстокожей особой. Все трое точно сошли с полотна Эдвардианской эпохи – словно время для них раз навсегда остановилось. Они носили драгоценности – несомненно, подлинные. Броши в форме полумесяца, подковы или звезды были приколоты к их платьям в самых невероятных местах.

Таковы были три старые леди из замка Сент-Лу. С ними пришла Изабелла… Роль принцессы вполне подходила ей. Высокая, худощавая, с длинным, тонким лицом; высокий лоб, прямые, ниспадающие на плечи пепельные волосы. Меня поразило ее невероятное сходство с фигурами, изображенными на старинных витражах. Изабеллу нельзя было назвать в полном смысле слова хорошенькой или привлекательной, однако было в ней нечто, позволяющее ей казаться почти красавицей… Только красота этой девушки принадлежала давно минувшему времени, ибо с современными понятиями о красоте у нее не было ничего общего. Никакой живости, яркости красок, модной неправильности черт. Изабелла отличалась суровой, строгой красотой Средневековья. И то главное, что сразу бросалось в глаза при взгляде на эту девушку, я могу описать одним только словом: благородство.

После того как я сказал Терезе о том, что старые леди кажутся ненастоящими, я поймал себя на мысли: девушка тоже ненастоящая.

– Принцесса, которую держат взаперти в разрушенном замке? – предположила Тереза.

– Именно. Ей больше пристало ездить в карете, а не на древнем «Даймлере». Интересно, о чем она мечтает? – Неожиданно у меня разыгралось любопытство.

…Во время визита Изабелла говорила очень мало. Она сидела прямо, и на губах ее играла приятная, но несколько рассеянная улыбка. Она вежливо отвечала на все обращенные к ней реплики, однако ей не было особой нужды стремиться поддерживать разговор, которым всецело завладели ее престарелые родственницы. «Интересно, – думал я, – скучает она или ей, наоборот, интересно – как-никак, в жизни Сент-Лу происходит что-то новенькое? Тоскливая, должно быть, у нее жизнь!»

– Неужели ее во время войны ни разу не призывали на какие-либо общественные работы? – поинтересовался я. – Неужели она вот так и просидела здесь?

– Ей всего девятнадцать лет. После окончания школы она помогала в Красном Кресте возить раненых.

– Школы? – Я изумился. – Хочешь сказать, она училась в школе, в пансионе?

– Да. В Сент-Ниниане.

Я удивился еще больше. Сент-Ниниан – школа дорогая и современная. Разумеется, никакого совместного обучения и прочих причуд, однако это учебное заведение гордится тем, что придерживается современных взглядов. И в то же время Сент-Ниниан ни в коем случае не является эдаким модным учебным заведением для девиц.

– Ты удивлен? – спросила Тереза.

– Д-да… знаешь ли, я удивлен, – медленно проговорил я. – Глядя на такую девушку, можно представить, что она никогда в жизни не уезжала из дому, что ее воспитывали в средневековой обстановке, в месте, не имеющем ничего общего с двадцатым веком.

Тереза задумчиво кивнула.

– Да, – сказала она, – я понимаю, о чем ты.

Тут в разговор вмешался мой брат Роберт.

– Это доказывает, – заявил он, – как много значит домашнее окружение, а также наследственность.

Я не мог успокоиться:

– О чем все же она мечтает?..

– Может, она и не мечтает, – предположила Тереза.

Я рассмеялся, но про себя не переставал дивиться новой знакомой.

Именно в то время я страдал от почти патологической застенчивости, связанной с моим состоянием. До аварии я всегда был здоров и находился в отличной физической форме. Болезни, уродства в любом виде вызывали у меня неприязнь, даже если кто-то просто обращал мое внимание на подобные вещи. Да, на жалость я был способен, но к жалости всегда примешивалось отвращение.