Наоми Френкель - «...Ваш дядя и друг Соломон»

Внезапно и я разнервничался, вскочил с постели и подбежал к окну охладить нервы в чистом утреннем воздухе. Садик наш цветет. Птицы благословляют утро гаммой звуков. Капли росы блестят на растениях, набирающей зелень траве. Бесподобна красота нашего двора, всего кибуца, а Амалия вянет и уходит из жизни. Руки человеческие сотворили эту красоту, кибуц наш – образцовое село. Но человек оттеснен в сторону деревом, цветами, красивыми белыми домами.

И вдруг пришло мне видение. Я вижу себя гуляющим с Элимелехом по нашему кибуцному подворью, во всей этой зеленой роскоши, и говорю другу: «Ты погляди на подворье, на долину, на цитрусовые сады, на пруды, на поля нашего красивого села, которое мы основали и сотворили, села, которое ты назвал Дум-Домом. Многие дум-пальмы исчезли, но земля пребудет навеки. Обогатилась она созидательной жизнью и дала нам обогащенную созиданием жизнь. Элимелех, земля впереди и позади нас, она никогда не обманет». Отвечает мне мой друг бесценный Элимелех: «А люди, Соломон? Что с людьми, живущими на этих землях? Хорошо ли им?» И Амалия врывается в мое видение, в рабочей одежде, лицо опавшее и серое. Сердце мое исходит болью и жалостью к ней: «Первым делом, руки. Вот же, как повлияла на нее атмосфера прожитых лет, что она не может себе позволить вырваться из рабочего распорядка, хотя чувствует себя плохо и выглядит, как гаснущая свеча». Сказал ей:

«Я тебя провожу до работы».

«Что это тебе вдруг вздумалось, Соломон?»

«Я так хочу».

«Твое желание это и мое желание».

«Может, еще встретим Мойшеле?»

И вот мы вдвоем, впервые в нашей жизни, выходим так рано на прогулку через все подворье до вещевого склада. Восходящее солнце обещает быть большим и сияющим. Настоящее солнце конца весны и начала лета. Первые его лучи ползут по красным крышам, проникают через окна в комнаты. Открываются двери, люди выходят во двор, и шаги их эхом сливаются с нашими шагами по тротуару, словно мы с Амалией участвуем в общем утреннем марше со всеми. Утро еще прохладно. Панамы, кепки, надвинутые на лоб, тела, съежившиеся в серых рабочих одеждах. Останавливаются, смотрят на солнце, зевают, и снова волокут устало ноги по тротуару. Курицы кудахчут в курятниках, коровы мычат в коровниках, птицы чирикают, псы лают, а шаги отдаются эхом на мостовой и тротуаре. Мойшеле нигде не видно. Амалия говорит:

«Он сказал, что уезжает рано».

Входим в столовую. В огромном чане завал грязной посуды после завтрака тех, кто начинает рано работу в долине и во дворе. Садимся у чистого стола. Амалия падает на стул, и я говорю ей:

«Только начался день, а ты уже без сил».

«Да, Соломон, в последнее время я очень устаю».

«Сиди, Амалия, сиди. Выпьем еще стакан чаю».

Набираю ей из титана чай, чего ни разу за всю нашу совместную жизнь не делал. Сделала глоток и уже отодвигает стакан. Наклоняюсь над ней:

«Пей чай, Амалия».

«Не хочется».

«Может, намазать тебе чем-либо ломоть хлеба?»

«Нет у меня аппетита, Соломон».

Готовят столы к главному завтраку, а мы мешаем. Встает Амалия, проходим мимо грязной посуды, Амалия повышает голос:

«Ну, погляди, Соломон, как ведут себя в нашем кибуце».

И падающая без сил Амалия берет тряпку, вытирает повидло, которым вымазан блестящий металл чана, собирает рассыпанный сахар и ошметки маргарина на всем.

«Амалия, оставь это!»

«Терпеть не мог этот беспорядок, Соломон».

Я вытягиваю ее за руку на двор, который уже опустел. Только мы вдвоем пересекаем двор по тропе, рассекающей зеленые травы и купы цветов. Ароматы овевают нас. Вдруг она сжимает мою руку в испуге:

«Голова вдруг закружилась».

«Возвращайся домой, Амалия, может, ты заболела?»

«Я заболела? Минутная слабость и уже – заболела?»

И она, собравшись с силами, упрямо идет к складу. Теперь я держу ее под руку и думаю про себя, что целую жизнь видел себя так идущим с ней под руку только в воображении. Вот с анонимной незнакомкой я совершал целые походы. И вот впервые иду с женой в сиянии чудного утра, среди зелени и цветов, но глаза мои встревожены.

Пришли к вещевому складу – вотчине Амалии. Постояли молча. Вдруг, как-то неосознанно, я легонько погладил ее по волосам. Такую ласку мы себе тоже никогда не позволяли. Амалия опустила голову под моей рукой, и я говорю:

«Если почувствуешь себя плохо, немедленно возвращайся домой и ложись в постель».

«Посмотрим».

«Обещаешь?»

«Может быть».

Кивнула мне головой, что тоже не в ее привычке. Уже собралась открывать дверь, вернулась: