Гор Видал - 1876

— Миссис Сэнфорд удивительно добра. — Джон откашлялся. Я осторожно присел на камень, сделал намеренно глубокий вдох, наполнив легкие морским воздухом, лучшим, на мой взгляд, тонизирующим средством. Джон расправил громадный белый носовой платок, расстелил его на мху и лишайниках возле моего камня, сел, скрестив ноги, и посмотрел на меня; при этом его адамово яблоко загадочно и равномерно задвигалось, как поршень парового двигателя Корлисса, и, кажется, столь же бесцельно.

— Но вы бы предпочли, чтобы Эмма поехала в Мэн.

— Моя родня, конечно, рассчитывала на ее приезд. Но я вижу, что здесь ей больше по вкусу. — Желая, видимо, мягко осудить, Джон сказал это с грустью. Хотя и представитель рода Эпгаров, он не может оставаться равнодушным к ослепительной роскоши Ньюпорта в отличие от наверняка довольно сдержанной обстановки курорта в штате Мэн.

— Эмма здесь чужая, и, хотя у нее есть отец, а также будущий муж, — я нежно улыбнулся своему будущему зятю, — у нее нет друзей, нет ощущения принадлежности к этой стране. Дениз, то есть миссис Сэнфорд, — с моей стороны такие оговорки неуместны, — дает ей это чувство, дарит дружбу, а женщины нужны друг другу, и мы, мужчины, никогда не можем этого понять.

Всю эту чепуху я произносил с бесстрастной серьезностью; нечто вроде изречения на камне, выкопанном у подножия Синая.

— Надеюсь, — сказал Джон, изрядно меня удивив, — что я не теряю Эмму.

— Вы видите такую опасность?

— Это не та жизнь… — Он повел рукой в сторону резвящейся знати, прогуливающейся среди камней и танцующей под деревьями. — Я хочу сказать: наша семья живет другой жизнью.

— Разве Эмма вам сказала, что ее не устраивает ваша семья?

— Нет, нет. Ваша Эмма ангел. Она удивительно тактична. Но и удивительно скрытна.

Не могу объяснить, почему у меня вошло в привычку считать Джона недалеким, хотя он вовсе не таков. Полагаю, меня ввели в заблуждение его социальная ограниченность и отсутствие воображения. Он внимательный наблюдатель всего, что касается его непосредственно (правда, такое можно сказать о ком угодно).

— Я не выдам секрета, Джон, если скажу: мы оба, Эмма и я, предпочли бы, чтобы вы подумали о возможности обосноваться когда-нибудь в Париже. — Наконец-то это было произнесено вслух.

Джон ответил мгновенно и многообещающе:

— Я сам только об этом и мечтаю. И я не раз говорил Эмме. — Забавно, что Эмма не сказала мне ни слова. Время от времени она говорит, что попробует как-нибудь намекнуть Джону о переезде в Европу, но она мне ничего не сказала о том, что он сам мечтает предпринять такой шаг.

— Но ваша семья… — Не было нужды договаривать.

— Семья с этим примирится. — Это прозвучало весьма сухо и даже нелояльно по отношению к клану Эпгаров. — Мне придется заново устраивать свои дела, отделить долю от братьев. И подыскать работу…

— Но ваша доля, конечно, достаточна… — Скоро я стану настоящим американцем и буду спрашивать у всех подряд, сколько они зарабатывают.

Джон слегка поморщился от моей бестактности.

— Я хочу сказать, сэр, что не смогу позволить себе бездельничать. Я должен заниматься юриспруденцией или чем-то еще полезным.

— Конечно, конечно, — одобрительно кивнул я и сказал ему о многочисленных английских и американских юридических фирмах, имеющих свои конторы в Париже.

Джон меня прервал:

— Я знаю, сэр. Я уже навел справки. Но когда я заговариваю об этом с Эммой конкретно, она не проявляет никакого интереса.

— Уверяю вас, это не так.

— У меня не создалось такого впечатления. Она… как бы это сказать… как говорится, ее уносит куда-то в открытое море.

И как бы физически подтверждая метофору, он швырнул в воду ветку можжевельника. Она скрылась в пене набежавшей волны.

Несколько встревоженный, я сказал и сделал все возможное, чтобы его успокоить. Думаю, мне это удалось. По крайней мере он был в более приподнятом настроении, когда мы возвращались к еде, музыке, шампанскому, восторженным рассказам Макаллистера про различных высоких особ, жизнь которых ему удалось подглядеть краешком глаза. Однажды ему даже позволили через щелку понаблюдать в Виндзоре, как сервируется обеденный стол королевы Виктории.

Я говорил с Эммой после обеда. Дениз с нами не было: она сказала, что утомилась от пикника и солнца. Поэтому мы обедали à trois [55] Втроем (фр.). в столовой, отделанной в виде пещеры.

После обеда мы перешли в гостиную, Эмма играла Оффенбаха, а мы с Джоном курили сигары (нас снабжает ими Дениз). Джон рано простился и ушел спать. Завтра, хотя это воскресенье, он уезжает по делам в Провиденс, Эмма и Дениз, как обычно, пойдут к утренней мессе, а я по привычке проваляюсь до полудня в постели.