Артюр Рембо - Стихотворения

Из снежной мглы в окно подвала Они глядят на отблеск алый
И чуда ждут.
Пять малышей – о доля злая! – Сидят на корточках, взирая,
Как хлеб пекут.
Глаз оторвать нельзя от места, Где пекарь мнет сырое тесто,
И ухватив
Его покрепче, в печь сажает, И сыто жмурясь, напевает
Простой мотив.
А дети, затаив дыханье, С могучих рук его в молчанье
Не сводят глаз;
Когда же золотой, хрустящий Готовый хлеб из печки тащат
В полночный час,
Когда сверчки под сводом темным Заводят песнь в углу укромном,
Когда полна
Дыханьем жизни яма эта, Душа детей, в тряпье одетых,
Восхищена;
Она блаженствует, а тело Не чувствует, как иней белый
К лохмотьям льнет.
Прилипли мордочки к решетке, И словно чей-то голос кроткий
Им песнь поет.
И тянутся так жадно дети К той песне о небесном свете
И о тепле,
Что рвутся ветхие рубашки, И на ветру дрожат бедняжки
В морозной мгле.

Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет…
Однажды вечером прочь кружки и бокалы,
И шумное кафе, и люстры яркий свет!
Бродить под липами пора для вас настала.
В июне дышится под липами легко,
И хочется закрыть глаза, так все красиво!
Гул слышен города – ведь он недалеко, —
А в ветре – аромат и зелени, и пива.

Там замечаешь вдруг лоскут над головой,
Лоскут темнеющего неба в обрамленье
Ветвей, увенчанных мигающей звездой,
Что с тихим трепетом замрет через мгновенье.
Июнь! Семнадцать лет! Цветущих веток сок —
Шампанское, чей хмель пьянит ваш разум праздный,
А на губах у вас, как маленький зверек,
Трепещет поцелуй, и ваша речь бессвязна.

В плену робинзонад безумная душа…
Но вот мадмуазель, что кажется всех краше,
Под бледным фонарем проходит не спеша,
И тенью движется за ней ее папаша.
Она находит вас наивным и тотчас
От вас отводит взгляд и несколько картинно
Прочь удаляется, а на устах у вас
Нераспустившаяся вянет каватина.

Вы страстно влюблены. Уж август за окном.
Она над вашими сонетами хохочет.
Друзья от вас ушли.
Вам грустно,
А потом
Она своим письмом вас осчастливить хочет.
В тот вечер… вы в кафе идете, яркий свет
Там ожидает вас, и кружки, и бокалы…
Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет
И липы созерцать пора для вас настала.

Вы, павшие в боях в год девяносто третий
И в предыдущий год!
В своих сабо вы шли
Туда, где поцелуй свободы вас отметил,
Шли цепи разбивать, что мир наш оплели.
В страданьях и в беде велики и суровы,
Вы под лохмотьями несли любовь в сердцах;
Как зерна, бросила вас в землю смерть, чтоб снова
Их к жизни возродить на старых бороздах.
В крови отмывшие запятнанное знамя,
Святые с мрачными и нежными глазами,
Флерюса мертвецы и мертвецы Вальми!
Республике и вам мы сон не потревожим.
Под игом королей мы все живем, как можем…
Сравнится ль Кассаньяк с подобными людьми?

В то время как плевки взбесившейся картечи
Скрежещут и свистят в пространстве голубом
И падают полки близ Короля, чьи речи
Полны презренья к тем, кто гибнет под огнем;
В то время как дано в дымящиеся груды
Безумью превратить сто тысяч тел людских, —
О мертвецы в траве, в день летний, среди чуда
Природы благостной, что сотворила их!.. —
Бог то смеется в окружении узорных
Покровов алтарей, где золото блестит,
То под баюканье осанны сладко спит
И просыпается, когда в одеждах черных
Приходят матери в смятенье и тоске
Вручить ему медяк, завязанный в платке.

Вот бледный человек гуляет по аллее.
Сигару курит он, и черный фрак на нем.
Он вспомнил Тюильри и стал еще бледнее,
И тусклые глаза вдруг вспыхнули огнем.
Да, оргия шла двадцать лет! И ею
Сыт император, что когда-то говорил:
«Свободу, как свечу, я потушить сумею…»
Свобода вновь живет! И свет ему не мил.
Он пленник. Кто поймет, что это душу гложет?
Каким он жгучим сожалением объят?
У императора потухший мертвый взгляд.
О Куманьке в очках он думает, быть может,
Смотря, как облаком всплывает голубым
Его раскуренной сигары легкий дым.