Джордж Байрон: Шильонский узник

Царь на троне сидит;
Перед ним и за ним
С раболепством немым
Ряд сатрапов стоит.
Драгоценный чертог
И блестит и горит,
И земной полубог
Пир устроить велит.
Золотая волна
Дорогого вина
Нежит чувства и кровь;
Звуки лир, юных дев
Сладострастный напев
Возжигает любовь.
Упоен, восхищен,
Царь на троне сидит —
И торжественный трон
И блестит и горит…
Вдруг – неведомый страх
У царя на челе
И унынье в очах,
Обращенных к стене.
Умолкает звук лир
И веселых речей,
И расстроенный пир
Видит (ужас очей!):
Огневая рука
Исполинским перстом
На стене пред царем
Начертала слова…
И никто из мужей,
И царевых гостей,
И искусных волхвов
Силы огненных слов
Изъяснить не возмог.
И земной полубог
Омрачился тоской…
И еврей молодой
К Валтасару предстал
И слова прочитал:
Мани, фекел, фарес!
Вот слова на стене,
Волю бога с небес
Возвещают оне.
Мани значит: монарх,
Кончил царствовать ты!
Град у персов в руках —
Смысл середней черты;
Фарес – третье – гласит:
Ныне будешь убит!..
Рек – исчез… Изумлен,
Царь не верит мечте.
Но чертог окружен
И… он мертв на щите!..

Неспящих солнце, грустная звезда,
Как слезно луч мерцает твой всегда,
Как темнота при нем еще темней,
Как он похож на радость прежних дней!
Так светит прошлое нам в жизненной ночи,
Но уж не греют нас бессильные лучи;
Звезда минувшего так в горе мне видна,
Видна, но далека, – светла, но холодна.

С холма, где путники прощаются с Сионом,
Я видел град родной в его последний час:
Пылал он, отданный свирепым легионам,
И зарево его охватывало нас.

И я искал наш храм, искал свой бедный дом,
Но видел лишь огня клокочущее море…
Я на руки свои, в отчаяньи немом,
Взглянул: они в цепях – и мщенья нет!
О горе!

Ах! с этого холма, бывало, я глядел
На город в этот час: уж мрак над ним клубился,
И только храм еще в лучах зари горел,
И розовый туман на высях гор светился.

И вот я там же был и в тот последний час;
Но не манил меня заката блеск пурпурный.

Я ждал, чтоб Иегова, во гневе ополчась,
Ударил молнией и вихрь послал свой бурный…

Но нет… в твой храм святой, где ты,
Господь, царил,
Не сядут, не войдут языческие боги!
Твой зримый храм упал, но в сердце сохранил
Навеки твой народ, Господь, тебе чертоги!

У вод вавилонских, печалью томимы,
В слезах мы сидели, тот день вспоминая,
Как враг разъяренный по стогнам Солима
Бежал, все мечу и огню предавая.
Как дочери наши рыдали! Оне
Рассеяны ныне в чужой стороне…

Свободные волны катились спокойно…
«Играйте и пойте!» – враги нам сказали.
Нет, нет! Вавилона сынов недостойно,
Чтоб наши им песни святые звучали;
Рука да отсохнет у тех, кто врагам
На радость ударит хоть раз по струнам!
Повесили арфы свои мы на ивы.
Свободное нам завещал песнопенье

Солим, как его совершилось паденье;
Так пусть же те арфы висят молчаливы:
Вовек не сольете со звуками их,
Гонители наши, вы песен своих!

1
Ассирияне шли, как на стадо волки,
В багреце их и в злате сияли полки,
И без счета их копья сверкали окрест,
Как в волнах галилейских мерцание звезд.

2
Словно листья дубравные в летние дни,
Еще вечером так красовались они;
Словно листья дубравные в вихре зимы,
Их к рассвету лежали рассеяны тьмы.

3
Ангел смерти лишь на ветер крылья простер
И дохнул им в лицо – и померкнул их взор,
И на мутные очи пал сон без конца,
И лишь раз поднялись и остыли сердца.