— Приезжай немедленно, и одна. Пусть отец явится через час.
— У нас такой дождь, — сказала я первое попавшееся, — автобусы наверняка не ходят.
Я не понимала, не могла даже предположить, что случилось, какая моя или, вернее, отцовская вина выплыла наружу, но ехать домой мне не хотелось.
С появлением на веранде отца и Генки, смешно причесанных, в клетчатых рубашках, в одинаково закатанных тренировочных штанах, я вдруг почувствовала: прежняя бездумная, детская безмятежность охватывает меня. Берет под свое крыло.
Я даже начала представлять, что дождь идет вечно, а мы все вместе (и Марточка с Гриневым) тоже вечно живем в этом доме и сидим за круглым столом, покрытым клеенкой, — едим борщ.
Бабушка как раз собиралась принести отцу тарелку борща, когда позвонил телефон.
Из поселка мы выехали втроем. Генка сошел на нашей остановке и отправился по своим делам; отец, подняв воротник плаща, зашлепал к кафе на дальнем углу, а я оказалась в комнате, где на своей любимой тахте, застеленной ужгородским паласом, опираясь спиной о стену и клетчатые подушки, сидела мама. Рядом с мамой стояла Викина планшетка, а на коленях у мамы лежала красная сумочка-косметичка.
— Чье это? — спросила мама голосом, который, честное слово, стоит употреблять в более серьезных случаях.
Я сглотнула и ничего не ответила. Надо было выиграть время.
— Чье это? Я тебя спрашиваю? — Мама метнулась ко мне, вцепилась мне в плечи и стала трясти. — Ты что? Язык проглотила? Онемела? Ты его все равно не спасешь!
— Кого? — в свою очередь спросила я удивленно.
И мама, очевидно, рассмотрела это удивление, отпустила мои плечи, перевела дыхание. И спросила неуверенно:
— Разве тебе не отец дал?
— Не отец. — Смешно, как у отца могла оказаться девчоночья планшетка, а в ней косметичка? Но еще смешнее, что из-за какой-то паршивой косметички меня вырвали из безмятежности (в которой я теперь не так уж часто могла пребывать), трясли, отшвыривали от себя.
— Ты знаешь, что здесь? — Мать потрясла косметичкой перед моим лицом.
А я тихонечко, боком подвинувшись к тахте, посмотрела, распечатан ли целлофановый пакет с Викиными тетрадями? Кажется, до этого у мамы не дошло. А что в косметичке? Известно, что бывает в косметичке. Но когда мама вытряхивала на стол ее содержимое, лицо у нее стало такое, что я заподозрила: на этот раз окажется там не одна краска для ресниц и розовая пудра «ЖЭМЭ».
Из косметички вывалилась помада, французская тушь, плоские круглые коробочки теней и еще несколько монет, закисших на самом дне, покрытых пудрой и мазками помады.
— Что это? — спросила мама, пальцем передвигая на столе одну такую монету.
Я взяла монету, и в то же мгновение, раньше меня самой, пальцы мои поняли: монета не простая — археологическая. Это было то золото. Но как оно оказалось у Вики? А ведь мама о Вике еще ничего не знала. Как же страшно ей стало, когда она, обнаружив планшетку, полезла в нее и наткнулась на кругляшки с нечетким изображением солнечных лучей и какого-то профиля на другой стороне!
Она подумала об отце. О том, что слухи справедливы. Что он мог сделать такое. А она жила с ним почти двадцать лет как с совершенно порядочным человеком, по-настоящему порядочным.
Возможно, она даже считала его излишне щепетильным (излишней порядочности вроде не бывает?), злилась на эту щепетильность — и вот!
Мы стояли друг против друга по бокам стола, а на столе лежало золото, которое отец не мог найти, нашел кто-то другой, принесла к нам в дом Вика, и все это готово было упасть на голову нашей семьи.
— Кто же все-таки, если не отец, дал тебе это? Ты можешь сказать?
В том-то и дело, что сказать я не могла.
Я стояла совершенно оглушенная, не то чтобы сопротивляясь, а как-то недоумевая; ума у меня не хватало не то чтобы осмыслить — просто охватить случившееся. Мысли неслись, сшибая одна другую. А рука тем временем медленно передвигала по столу тусклые монетки, и вспоминался как-то сам по себе запах мокрого гипса в доме у Шполянских, а также на кухне, в посудном подвесном шкафчике, жутковатый оскал готовых челюстей и серые слепки для новых.
Да, зубные техники имеют дело с золотом. Но почему золото древнее? А не все ли равно, какое, если его можно купить? После такого вывода абсолютно все становилось на свои места. И получалось, что я, называя, выдам не Вику, а Шполянскую-старшую. Но называть все-таки не хотелось. Даже глядя на то, как мама страшно стоит над столом, то стискивая, то разводя свои сильные, хирургические пальцы.
Читать дальше