Елена Криштоф - Современная история, рассказанная Женей Камчадаловой

— Я знаю только, в какой — дочь порядочного человека.

— Женька была вся зеленая и дрожала, — сообщил Генка, глядя на бабушку с неодобрением.

Он смирненько сидел в углу, и колени его были выдвинуты чуть ли не на середину комнаты: Генкины размеры не соответствовали бабушкиному «скворешнику». Возможно, именно поэтому бабушка тоже смотрела на Генку с неодобрением и озадаченно. А может, она злилась на то, что разрешила себе перебранку при чужих людях?

— Она и сейчас дрожит, — уточнил Генка, дотрагиваясь до меня тыльной стороной ладони. Как дотрагиваются матери, проверяя, а нет ли температуры у их единственных дочерей. — Она дрожит, ей нужно чаю.

Бабушка подняла брови еще выше, оглядывая Генку. Генка, проявляющий такую настойчивость, — это и для нее было неожиданно.

— Хорошо. Будет нам всем чай, без чая не отпущу. Но вы об Андрее расскажите.

— Андрея забыли на полдороге, — буркнула я, чувствуя какую-то свою вину перед ним. — А до того Денисенко произнесла такую речь — заслушаться! И Чижова тоже выступила на тему: джинсы за деньги родителей — безнравственно. А зарабатывать для семьи любым способом — нравственно.

— Любым способом, достойным порядочного человека, — поправила меня Марта Ильинична и посмотрела, как в классе: усвоила ли я до конца.

— Ну да, что-то вроде. А Пельмень говорит, пусть ответят те, у чьих родителей золото прилипает…

Я споткнулась об остерегающий бабушкин взгляд и замолчала.

А дальше все они, включая Генку, принялись суетиться, накрывать на стол, греть борщ, готовиться к обеду. Генка таскал из кухни тарелку за тарелкой. Марта Ильинична резала хлеб, терла чеснок для сметанного соуса, а я сидела на диване, завалясь в угол, и все мне было безразлично. Борща совершенно не хотелось, любимый запах чеснока вдруг показался противным, Генка — неуклюжим, бабушка — эгоисткой. И вообще, дождь уже давно мог бы полить, как ему и положено. А то гонялись одна за другой эти тревожные и бесшумные дальние молнии…

Вдруг я вспомнила. Седьмой класс, Марта Ильинична (тогда и между собой мы, кажется, еще не звали ее Марточкой) принесла толстенький синий томик с «Капитанской дочкой», держит его в руках, а выражение лица у нее обещающее и в то же время как бы заранее тревожное. Ну еще бы! Ей очень хорошо известно, как прекрасен Пушкин и как мало мы его достойны.

…Марта Ильинична прижимает синий томик к синему платью и говорит:

— Сейчас мы начнем читать вслух и будем читать долго. Но одно я вам скажу от себя: Пушкин в Гриневе хотел показать нам порядочного человека. Просто порядочного человека, сохраняющего порядочность в любых обстоятельствах…

Дальше она еще что-то говорила. И настоящая, живая Марточка, уже присевшая прямо передо мной за большой круглый обеденный стол, тоже что-то говорила. Я не слышала. За девять лет школьной практики я отлично научилась отключаться от того, что делается вокруг. На уроке, например, или на классном часе. Преданно глядя на шевелящиеся губы, я умела уноситься как угодно далеко во времени и пространстве. На раскопки, например, к причалу, от которого шли, улыбаясь и чуть-чуть раскачиваясь, мой отец, Поливанов и Гром…

Я вернулась на веранду от слов:

— Андрюша маленький тихий был, — говорила Марточка почти в умилении. — Да он и сейчас тихий, только желваками пугает. И благодарный он: каждую осень все дрова переколет, сложит аккуратненько…

— Без денег? — спросила я не из ехидства, а просто само вырвалось.

— А ты что же, Женя, и на самом деле не представляешь отношений сердечных? — Марта Ильинична посмотрела на меня с сожалением. — Ты меня морочишь? Или вправду думаешь — все на уровне купли-продажи? Андрюша — абсолютно порядочный человек.

Действительно, я не помню, чтоб за девять лет учебы Андрей Охан сделал бы что-нибудь, на наш взгляд, вопиющее. И все-таки не слишком ли Марточка расширяла круг людей, о которых с таким придыханием можно было говорить: абсолютно порядочный человек?

— И главное, нашли к чему придраться! К труду. — Марточка выпрямилась на своем стуле, оглядывая нас с Генкой. — Многим ли из вас приходится трудиться, как Андрюше?

— Кулак — он тоже какой работяга! — Эта фраза выскочила из меня как бы не в ответ Марточке, а сама по себе. И не того, исторического, я имела в виду, а, например, папашу Мишки. — Кулак хоть носом будет рыть, хоть зубами хватать без спасиба.