Сергей Григорьев - Сигналы великанов (сборник)

Меж тем время шло. В котле стемнело: масть не различить — значит и на дворе сумерки, Мохнач бросил карты: не буду больше.

Тут в первый раз и ударила глухо «очередь»—из орудия: раз, два! — вторая ближе, и началась ружейная трескотня — пулеметов еще не слыхать — надо быть: подходит неприятельский бронепоезд.

На дворе и в корпусе послышались голоса и крики. Мальчишки, кроме Тоньки, вылезли из котла и убежали. На дворе бухнула шрапнель, и из заводского корпуса затарахтели пулеметы…

Тонька слушает крики и стрельбу, лежа на вогнутом дне котла, как в качалке; вспоминается утро — паровоз в упоре, аэроплан и гусь, вздунутый вентилятором в поднебесье… Тонька мечтает:

— Вот бы такую штуку придумали: надеть крылышки, камышком свернуться, потом тебя из трубы—«пуф!» в небо — крылышки развернул и полетел — хорошо!

Тонька весело дрыгнул ногами — и почуял, что котел под ним качнулся, — дрыгнул посильней — котел качнулся снова. Тонька вскочил и стал, стоя внутри, раскачивать котел с боку на бок, потом наступил на покатую стенку — стенка уступила ноге, шагнул еще— опять… Тонька засвистал и заухал: котел катился под его шагами по асфальтовому полу склада, — потом глухо ударился о что-то и загудел.

— До стены дошел! — сообразил Тонька, повернулся и, наступая ногами, покатил котел в другую сторону, пока опять ударясь о что-то (столб! — подумал Тонька) котел остановился.

— Понес обратно!

Тонька протрубил, как стрелочник, ответил паровозным криком и, фукая и шипя, покатил котел от столба до стенки…

Умаялся.

Чаще рвалась шрапнель. Ее разрывы в котле, где сидел Тонька, отдавались колокольным гулом. Что-то грохнуло и градом застучало по крыше.

«Кирпичи… должно, трубу свалило!»

Тонька притих, свернулся в уголке котла и слушал, пяля глаза в непросветной темноте. Опять что-то грохнуло, и в люке котла зарябило зарево красного света.

«Должно, корпус зажгли! Ишь, наши-то забегали»…

На дворе стреляют пачками — словно рвут коленкор. Пулеметы вдруг смолкли. Только ухали разрывы — и пачками стрельба из винтовок. Рикошетом под навес склада залетела пуля, щелкнула остро молотом в котел и, зумкнув, улетела, заколотилась осенней мухой между стен и замолкла.

На дворе настала тишина. Слышен треск пламени. В люк светит ярко. «Кабы не сгореть мне», — подумал Тонька и хотел вылезть из котла и бежать из склада; и тут услышал голоса. Бежали, бранясь; шли, несли что-то тяжелое несколько человек. Тонька притаился. Что-то складывают близ котла на пол, стучат приклады об асфальт.

— Свои, аль те? — в испуге хочет догадаться Тонька и слышит разговор:

— Уплелись. Тут «он» не достанет…

— Кто он-то?..

— Неприятель…

— Он-то не достанет, да огонь достанет— гляди, под крышу забрался.

— Зря пулемет с патронами тащили. Стрелять отсюда некуда…

— Все Дудкин!

Тонька замер в испуге и слышит голос отца:

— А може еще пригодится, Погоди…

— Чего годить. Ясное дело — пропали мы. Бежать — всех перещелкают. Они за штабелями залегли. А здесь сидеть — сгорим. Ждать нечего.

— Попали в мышеловку!

— Куда паршивец Тонька подевался. Зря напугал его я давеча, — говорит Дудкин.

Сердце у Тоньки заколотилось — в носу защипало, но, побеждая слезы, Тонька шепчет:

— То-то — пожалел теперь, коль сам попался! Положим, напугал ты меня не больно…

— Конечно, зря, — отвечает Дудкину голос дяди Чиркина, — с ним прием надо знать— парнишка озорной, а смышленый. Убег, чай, в степь с приятелями…

— Положим, я не убегу, — шепчет Тонька.

Свет в котле все ярче. Рабочие курят, плюют, бранятся. Из разговора Тонька понял, что бронепоезд, разгромив завод, прошел на север дальше.

— Не задержали, черти, — ворчит тихонько Тонька, — это вам не со мной, видно!

Около завода остался небольшой отряд.

Главная часть его лежит за штабелем угля и постреливает.

— Зайти бы им во фланг — с пулеметом— да прочесать вдоль штабелей, — говорит Дудкин, — только пыль пойдет.

— С каким лядом ты зайдешь-то…

— Все равно помирать… Эх! Кто со мной? Все равно сгорите!..

Тонька ждет ответа. Все молчат. Слышны одинокие шаги. Пойдет ли кто за ним? У Тоньки под сердцем загорелось. «Один кабы не ушел!» Тонька карабкается из люка наружу и кричит:

— Папанька! Погоди! И я с тобой! Ты меня не бей! Дядя Чиркин, не вели ему меня бить… Папанька! Постой! Что я тебе скажу!

— Да где ты был, сволочь!..

— В котле сидел… Вот в этом. Ты погоди меня бить… Я тебе что скажу…