Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели

— Почему ты шел за нами?

— Не знаю. Просто шел, и все.

И малыш Луна двинулся в обратный путь, сказав на прощание:

— Счастливо, Ветка.

Тоби направился в ту сторону, куда указал ему малыш Луна. Перед собой он толкал плотик с фонарем, но пламя вдруг затрепетало и погасло. Ночь превратилась в черную бездну.

Тоби снова почудились мерцающие во тьме глаза. Он невольно подумал, что никогда еще в жизни не был таким одиноким.

Все вокруг будто застыло… И вдруг послышалось: шлеп! шлеп!

— Я боюсь.

Голос прозвучал совсем рядом с Тоби. Это был малыш Луна. Испуганный мальчуган сразу избавил Тоби от всех печалей. Вцепившаяся в него маленькая холодная ручка вмиг сделала его большим и сильным.

Тоби никогда еще не доводилось чувствовать себя старшим братом. Теперь он себя им почувствовал. Понял, что отвечает за малыша.

Что не выпустит маленькой ручки до тех пор, пока она не обнимет шею матери или сестры.

Ответственность придала смысл жизни Тоби Лолнесса, определила ее направление. Он уже не был той размякшей в древесном соке крошкой, против которой ополчилась судьба.

— Не бойся, я отведу тебя домой.

Он помог малышу взобраться к себе на плечи и тронулся в обратный путь по болоту.

Стрела вонзилась в горло ящерицы, в светлое пятно, самую уязвимую его часть. Десятилетний мальчик выскочил из зарослей, не дожидаясь, пока ящерица окончательно затихнет. Он в восторге размахивал сарбаканом [4] Сарбакан — трубка, из которой индейцы стреляют отравленными стрелами. .

Ящерица в последний раз дернулась и замерла. Мальчик внимательно ее осмотрел. Ящерица была совсем небольшая, но их семье ее хватит на целую зиму.

Мальчик с гордостью осматривал свою добычу: после такой охоты он получит право выбрать себе имя. Его больше не будут называть Тряпичка. Он это заслужил.

С возрастом увеличиваясь и ширина повязки, которую носили люди Травяного Племени. Малышня бегала голышом, потом на детей надевали узенькую льняную тряпочку, и они становились Тряпичками. Об очень юной девушке говорили: «У нее узкая повязка», о старике: «Он завернут в поле льна». В пятнадцать лет повязка превращалась в одежду из куска полотна от груди до колен. В конце жизни плащ до пят становился саваном.

После десяти лет, совершив смелое деяние, мальчик имел право выбрать себе имя.

Юный охотник уже знал, какое имя он будет носить. Он хотел, чтобы его назвали Лунный Диск.

А пока он бежал со всех ног, торопясь сообщить о своем подвиге. Желтеющие стебли травы дышали августовским зноем. В любую минуту его добычей могла завладеть полевая мышь. Он бежал, чтобы позвать помощников и перетащить ящерицу. Ее вкусное мясо очень пригодится зимой.

Не прошло и десяти минут, как он оказался у травяного стебля и легко на него взобрался. Из качавшегося колоска выкатилось одно зернышко, и в круглой, пахнущей хлебом комнатке они устроили себе летний домик.

— Илайя! Удача!

Илайя открыла глаза. В жаркий полдень все отдыхали. Она тоже уснула на полу, положив голову на мучную подушечку. В золотистом свете ее длинные волосы казались темными лучами, припорошенными золотой пудрой.

— Что случилось, Тряпичка?

Мальчик резко встряхнул головой.

— Никогда больше не зови меня так!

Потягиваясь, девушка улыбнулась.

— Так что случилось?

— Я убил ящерицу!

Она опять улыбнулась. Лунный Диск очень любил улыбку Илайи, которой не видел уже давным-давно. Но теперь она снова начала улыбаться.

Два года тому назад у его сестры случилось большое горе. Она была обручена с юношей по имени Видоф. Видоф погиб при трагических обстоятельствах. Долгие месяцы Илайя была безутешна и вот наконец стала потихоньку возвращаться к жизни.

— Мне нужна помощь, — сказал Лунный Диск, забираясь на самый верх колоса. Вслед послышался звонкий голос:

— А как тебя теперь звать, Тряпичка? Скажи, как?

С вершины колоса он заорал что есть мочи:

— Лу-у-у-унный Ди-и-и-иск! Меня зовут Лунный Диск!

Он стоял на вершине колоса, а вокруг простиралось золотое волнистое поле; вдалеке на него ложилась тень Дерева. Слепящее сияние. Высокие стебли плавно клонились то в одну, то в другую сторону, и по золотому морю бежали волны. Лето было лучшей порой года, и эта безмятежность лишь иногда нарушалась грозами, превращавшими все вокруг в настоящий ад.