Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели

Мальчуган ничего не ответил. Он наклонился к Тоби и стер пальцем грязь вокруг его глаз. Мальчугану было лет семь. У него было круглое, как луна, лицо, волосы ежиком, торчащие во все стороны, и светло-коричневая кожа. Грязь на его ногах казалась темными носочками. Тоби про себя сразу прозвал его Луной.

— Хочешь знать, где твое Дерево? Гляди.

Малыш Луна хлопнул в ладоши, и на них упала огромная тень. Мальчишка расхохотался.

— Что это? — не понял Тоби.

— Твое Дерево.

Глядя на недоумевающее лицо Тоби, малыш Луна стал смеяться еще громче, а потом принялся объяснять:

— Это тень Дерева. Я знаю, когда она вечером упадет на траву. Я чувствую ее как холодок за ушами.

— Тень Дерева?

В мире, куда его принесла птица, Дерево было всего лишь тенью, которая ложится на траву перед наступлением ночи. Далекой планетой, которая загораживает солнце, когда оно клонится к закату. А если подобраться к нему слишком близко — ища крошку древесины или в погоне за термитом, — рискуешь жизнью.

Дерево — запретная планета для Травяного Племени. Они мирно живут, отдавшись на милость бескрайней степи; спят где придется — в ненадежных укрытиях, обреченных на гибель любым ненастьем. Да, трава — она очень нежная, бури пригибают ее к земле, снег сжигает, дождь топит.

Травяное Племя кочует по лесу травы, живя вместе с ней ее трудной жизнью. И если люди Дерева начнут убивать их, равновесию придет конец.

Глядя на своего маленького приятеля, Тоби заметил, что его смуглая кожа покрыта, словно сеткой, растрескавшейся грязью, и понял, почему люди Дерева называют Травяное Племя Облезлыми.

Когда на рассвете за Тоби придут и решат его судьбу, он не будет ни на кого в обиде.

Мальчуган не ушел вместе со взрослыми. Он растянулся на земле возле Тоби, и они так и лежали рядышком. Малыш Луна что-то напевал, не размыкая губ, как пела до этого женщина. Потом сел и, притоптывая в такт ногой, заставил звенеть жалобно и протяжно травяной волосок.

Тоби задумался: осталось ли на свете хоть что-нибудь, что привязывает его к жизни?

Родители, Нижние Ветви, Элиза, Лео Блю, Нильс Амен — все стали прошлым. На земле не было ни единого живого существа, которое думало бы о Тоби. Тоби больше ни от кого ничего не ждал.

К ним подошел человек. С виду совсем не здоровяк — стройный юноша со спокойным взглядом. Он взглянул на лежащего на земле связанного Тоби, наклонился, надел на Тоби мешок и взвалил мешок на спину. Тоби почувствовал себя бараном, которого несут на заклание.

Теперь он понял, почему женщина назвала его рубашку мешком. Облезлые не носили рубашек, зато носили заплечные мешки с длинными завязками наподобие рукавов, чтобы равномерно распределять тяжесть.

Юноша попрощался с малышом Луной и двинулся в путь. Тоби знал, что для него этот путь последний.

Они долго шли по лесу, и лес становился все темнее и темнее. Носильщик шел ровным пружинистым шагом, дышал размеренно, спокойно. Тоби сложился в мешке пополам, лежал и не шевелился. Сквозь прореху он заметил, что малыш Луна потихоньку идет за ними. Время от времени носильщик останавливался и кричал мальчугану:

— Отправляйся домой, Тряпичка! И смотри, берегись возле заводи лягушек!

Заводь. Лягушки. Тоби опять ничего не понял. Похоже, что малыш Луна тоже мало что понимал, потому что продолжал идти за ними, пробираясь между лиан и пучков травы.

— Не ходи за нами, Тряпичка! Иди к сестре, она напечет тебе блинчиков.

Тоби чуть не подпрыгнул в мешке. Блинчики! Что поделать, если он не мог не думать об Элизе? Он вытер мокрые глаза грубой мешковиной. По языку потекло воспоминание о сладком меде. Но ему не суждено изведать вкус счастья.

Дорога постепенно шла под уклон. Тоби заметил, что вокруг, куда ни взглянешь, блестит вода. Юноша зажег фонарь. Травяной лес отражался в водяном зеркале и казался бескрайним. Новый мир, полный тайн, завораживал Тоби.

Отец был прав, говоря, что на Дереве свет клином не сошелся. Есть еще равнина, заросшая травяными джунглями, на которой очутился Тоби. Верно, есть и другие неведомые миры — здесь же или на звездах.

Тоби о них ничего не узнает — его ждет смерть.

Но защищаться он не будет. Борьба утратила для него всякий смысл.