Лорд Дансени - На волосок от гибели

Дело происходило под землей.

В сырой пещере глубоко под площадью Белгрейв стены сочились влагой. Но что за дело до того чародею? Он нуждался в убежище потаенном, а не в сухом. Там размышлял он над ходом событий, управлял судьбами и варил магические снадобья.

За последние несколько лет безмятежный покой его раздумий растревожил шум автобусов; тонкий слух чародея улавливал глубинный гул далекого метрополитена: то поезд мчался по Слоун-Стрит; и звуки, что доносились до мага с поверхности земли, миру чести не делали.

В один прекрасный день, раскуривая зловещую трубку в недрах своих сырых чертогов, чародей порешил, что Лондон существует уже слишком долго, возможности свои исчерпал, и, словом, зашел со своей цивилизацией слишком далеко. Потому маг решил сокрушить Лондон.

Засим он поманил к себе ученика, что затаился в замшелом углу пещеры и молвил: «Принеси мне сердце жабы, что обитает в Аравии под сенью гор Вифании». Ученик выскользнул наружу через потайную дверь, покинув мрачного старца с кошмарной трубкой, и куда направил свой путь, и какой тропою вернулся, не ведомо никому, кроме, разве, цыган; однако же спустя год он снова объявился в пещере, неслышно проскользнув в люк, пока старик курил, и принес с собою шкатулку чистого золота, внутри которой догнивал себе крохотный мясистый комочек.

«Что это?» – прокаркал старец.

«Это, – отвествовал ученик, – сердце жабы, что некогда обитала в Аравии, под сенью гор Вифании».

Скрюченные пальцы мага сомкнулись над сокровищем, и благословил он ученика скрипучим голосом, воздев когтистую руку. Наверху, следуя своим бесконечным путем, прогрохотал автобус; далеко-далеко поезд сотряс Слоун-Стрит.

Идем, молвил старый чародей, час пробил. И в ту же минуту они покинули замшелую пещеру и вышли на свет; ученик тащил на себе котел, золотую кочергу и все необходимое. И вид у задрапированного в шелка старца был весьма экзотический.

Путь их лежал к окраинам Лондона; старик шагал впереди, а ученик бежал следом, и в одной только походке старика ощущалось нечто магическое, даже если закрыть глаза на его невиданные одежды, на котел и посох, на поспешающего ученика и золотую кочережку.

Мальчишки потешались над удивительной парой, до тех пор, пока не ловили на себе взгляд старца. Так странная процессия из двух человек прошествовала через весь Лондон, слишком стремительно, чтобы кому-либо удалось проследить их путь. На поверхности земли все казалось куда хуже, нежели представлялось из глубин пещеры, и чем дальше продвигались путники к окраинам Лондона, тем отвратительнее становился город. Воистину час пробил, объявил старик.

Так добрались они наконец до городской черты и небольшого холма, что оглядывал сверху Лондон с видом весьма скорбным. Столь мерзким казался город, что ученик затосковал по пещере, хотя и царила там промозглая сырость, и кишмя кишели жуткие слова, произнесенные старцем во сне.

Они поднялись на вершину холма, и поставили котел на землю, и положили туда все необходимое, и запалили костер из сухих трав, что не продаст вам ни один аптекарь, и ни один добропорядочный садовник в своем саду не потерпит, и принялись помешивать в котле золотой кочергой. Маг отошел немного в сторону и пробормотал нечто сквозь зубы, затем снова подступил к котлу, и, поскольку все было готово, распахнул шкатулку и опрокинул ее над котлом, и мясистый комочек упал в кипящую жидкость.

Тогда старик произнес заклинания, затем воздел руки; и дым от котла просочился в его помыслы, и произнес маг в в бреду такое, о чем и не подозревал прежде, и сказал руны воистину устрашающие (ученик взвизгнул); и проклял Лондон от тумана до глиняных карьеров, от небесных высот до бездонных глубин; вместе с автобусами и фабриками, и цехами, и парламентом, и населением. «Да сгинут они все, – взывал чародей, – да исчезнет Лондон без следа, вместе с трамвайными линиями, и кирпичами, и мостовыми; слишком долго узурпировали они поля; пусть все они сгинут, пусть вернутся зайцы, и куманика, и дикий шиповник».

Да сгинет Лондон, настаивал маг, да сгинет он немедленно и полностью.

В наступившей тишине старик откашлялся и стал дожидаться, нетерпеливо вглядываясь в даль; но нескончаемый лондонский гуд по-прежнему повисал в воздухе: так гудел город с тех самых пор, как у реки возвели первые тростниковые хижины; так гудел он неизменно, ныне громче, чем в прежние времена, порою меняя тембр, но ни на мгновение не умолкая; так гудел город днем и ночью, хоть голос его и охрип от старости; назойливый гуд звучал и звучал.