Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели

Бросив ключ, он показал, что может быть полезен узнику. Ключи от камер, скорее всего, одинаковые, и значит, этим можно открыть и его камеру. Если узник хочет выйти на свободу, Тоби ему нужен живым, чтобы открыть дверь ключом, который блестел в лунном свете в трех шагах от дверей.

Рука держала Тоби уже не так крепко, и он смог перевести дыхание. Отдышавшись, Тоби произнес:

— Я за вас. Я пришел освободить заключенных.

Человек за решеткой повторил:

— Я знаю, в чем состоит план уничтожения. Я помогал по хозяйству в доме Альзана и слышал там разговоры. Не пудри мне мозги.

Уже второй раз заключенный упоминал о плане уничтожения. Тоби снова заговорил, он старался держаться как можно спокойнее.

— Лично я не знаю ни о каком плане. Я понятия не имею, в чем он состоит. Я здесь, чтобы помочь убежать моим родителям.

Рука совсем ослабили хватку.

— Родителям?

— Лолнессам. Симу и Майе Лолнесс.

Заключенный его отпустил — Тоби был на свободе!

— Ты сын Лолнессов?

— Да, — сказал Тоби, поворачиваясь к заключенному. — Вы знаете моих родителей?

— Слышал о них…

Секунду они молчали. Человек смотрел в пол. Тоби подобрал ключ и вернулся к камере.

— Не думаю, что ключ подойдет, — сказал заключенный. — Все замки разные.

— А что такое план уничтожения? И в чем он состоит? — спросил Тоби и все же попробовал вставить ключ в скважину.

— В случае необходимости они имеют право сжечь всех узников, — сообщил заключенный. — Оставят полыхать весь Гнобль. И вот что я еще хочу сказать тебе, паренек…

— А Дерево? Если огонь перекинется на Дерево?

— На Дерево огонь не перекинется.

Тоби вытащил ключ. Нет, он не подходил к этому замку.

— Мне очень жаль, — сказал Тоби. — Но вы совершенно правы: ничего не получается. А почему вы считаете, что огонь не может перекинуться на Дерево?

Заключенный ответил не сразу, но потом твердо произнес:

— У них приказ: если пожар невозможно потушить, они должны отрубить омелу от Дерева.

Тоби сунул ключ в карман. Мозг заработал с лихорадочной быстротой.

— В тюрьме есть запас воды?

— Заключенные пьют только дождевую воду, которая стекает по коре. Есть резервуар над домом Альзана.

Со всех ног Тоби помчался в другую сторону. Он спешил, но не к камере 001, а к центру Гнобля.

— Погоди! — крикнул ему вслед заключенный.

Но Тоби уже исчез.

Дом Альзана был пуст. В центральном узле оставался всего один охранник. Удалось увести даже начальника, он был в полубессознательном состоянии после того, как трижды бросался в огонь, пытаясь спасти свою ненаглядную доченьку.

Гуз Альзан, палач под стать самым жестоким убийцам, был нежнейшим отцом, готовым на все ради дочери. В огне пожара действовал совсем другой Гуз Альзан. Он вышел из него весь черный, в слезах, ослепший от дыма, — вышел без своей Берник.

Тоби без труда отыскал резервуар. Он был огромен. Из него должна была получать воду вся тюрьма. Но Гуз распорядился, чтобы заключенные довольствовались водой, которая появляется на полу их камер.

Ударом ноги Тоби выбил первую затычку резервуара. Потом еще одну, еще… Вода хлынула потоками. Тоби повис над резервуаром. Как только вода достигла огня, раздалось громкое шипение и повалил густой дым. Пар поплыл по всей тюрьме облаками. Похоже, огонь сразу затих. Зато ничуть не затихли крики и шум. Орали охранники, вопили заключенные.

Тоби вновь пустился бежать к сектору строгого режима. Он пробирался сквозь дым и пар, но все-таки узнал камеру узника с раненой рукой и крикнул ему:

— Огонь уже гаснет! Я не мог сделать больше. Бегу помогать родителям! Пока!

— Погоди! Послушай! Как только я понял, кто ты, я пытаюсь сказать тебе… Твои родители…

Тоби не услышал конца фразы — слишком громкий гул стоял вокруг.

— Что? Что? — переспросил он.

Заключенный закричал очень громко. Теперь Тоби хорошо его расслышал, но слова не дошли до его сознания. Каждая клетка его тела отталкивала эти слова, чтобы они не добрались до сердца. Но заключенный повторил их еще раз, и они вонзились как отравленные стрелы в солнечное сплетение Тоби.

— Твоих родителей уже нет на свете.

Вот что сказал заключенный.

Тоби подошел к нему поближе. Стоял, бессильно опустив руки. Больше не слышал криков и воплей — только глухой голос заключенного, который негромко рассказывал ему: