Илга Понорницкая - Подросток Ашим

Мишка перебил: «Так ведь у меня отца нет! А то бы твой папа его знал. Он очень умный был, я в него. Мамка — не такая умная, а отец — если бы он не умер…»

«А ещё ты всем наврал про своего отца», — написала ему Снежинка.

Мишка оторопел. Почему он — наврал? Что, эта Снежинка знает что-то про его отца, чего он сам не знает?

Снежинку он не мог вычислить. Она и не появлялась на общем форуме. А в школе ничем себя не выдавала. Но, выходит, она что-то знает о его отце, который всегда был для него загадкой?

Мишка не знал, как спросить. «А что не так было с моим отцом?», «А что ты про него знаешь?» «Откуда ты могла знать моего отца?» Он резко сжал мышку — а потом расслабил пальцы, вздохнул. Ещё чего. Не будет он ничего писать этой Снежинке. С ума сойти — он чуть не стал с ней обсуждать отца!

И про Кирку он с ней говорить не станет.

Мишка удалил всю переписку и заблокировал Снежинку. Теперь её здесь не будет, всё. Он постарался улыбнуться. Но ему было всё ещё не по себе оттого, что она заговорила с ним о его отце. Мама всегда медлила, прежде чем произнести: «Твой папа», а вспоминала она его чуть ли не каждый день. «Папа любил суп с чесноком. У папы гуманитарные предметы легче шли, чем у тебя. У тебя волосы мягкие — папины. Блондин ты мой. И нос у тебя тоже папин. Вроде бы, мой, горбатый, — это доминантный признак, а вот гляди-ка ты…»

«Какой, мама, признак?» — спрашивал первоклашка Владик.

И мама принималась объяснять ему про гены, которые делают, чтоб люди похожи были или не похожи на родителей. Он, Владька, например, мамкин от пяток до кончиков волос. Волосы на голове у него одёжной щёточкой стояли. «И у меня вот так же будут, если остригусь», — обещала мама, и Танька всерьёз пугалась: «Мама, да ты что, не надо, пожалуйста!».

За мамкой только и гляди. Чтобы в холода шапку надевала, а осенью чтоб не забывала зонтик, а то ведь болеет она часто. И чтобы ночью спала, а не плакала на кухне, а то встанешь попить — а она там. В последнее время, правда, Мишка обнаруживал её сидящей за компьютером. «Я, — говорила она, — сынок, совсем не плачу, я, видишь, денежку зарабатываю. Ночью спокойно работается…»

А потом днём она была сонная-сонная. И Владька ей напоминал:

— Мам, ну не зевай так. Нам говорили в школе…Надо прикрывать рот, если зеваешь…

Владька и сам старался прикрывать рот, если только не забывал. А за столом к обеду он брал не только вилку, но ещё и нож. Правда, потыкав его в котлету, Владька успокаивался и начинал есть, как все люди, орудуя одной вилкой. На нож ему достаточно было только глядеть.

Владька учился в той самой школе, где Танька, и где Мишка раньше учился. Но его учительница рассказала детям о хороших манерах, и Владька потом распечатал себе руководство из интернета. Мишка начал читать наугад: «Вилки кладут слева от тарелки в том порядке, как ими будут пользоваться. А справа — ложку для супа и ножи лезвиями к тарелке…»

Мишка спросил:

— Охота тебе это запоминать?

Владька ответил:

— А вдруг мы уедем куда-нибудь, и там все едят с ножами?

Мишка растерялся даже:

— Как это — мы… Куда мы поедем?

Владька сказал уклончиво:

— Ну, мама же говорила, когда меня не было, мы все ездили к морю…

Мишка подумал: и правда ведь, ездили. Но только очень давно — ни Сашка, ни Владька ещё не родились, и папа ещё не заболел, а Мишка и Танька были такими маленькими, что ничего не помнили. «Только раз вырваться и смогли», — рассказывала им мама. Вроде бы, какие-то её дядя и тётя, которых Мишка совершенно не помнил, переехали к морю. И мама вздыхала: «Они и сейчас нас зовут, да больше, видать, не получится. Ёлки-палки, как я люблю путешествовать. И как же я люблю лето…» — «Мам, а там сейчас лето?» — спрашивал у неё Владька, и мама, сама удивляясь, отвечала: «Да нет, у них мокрая зима. Сырость, всё время дожди. Наша зима лучше…»

— Наша зима лучше всех, — сказал Мишка Владьке. — Где ещё увидишь такую зиму?

Владька задумался — он не видел никогда других зим, да и Мишка тоже не видел. Но Владька глядел на него так, будто он может разные зимы сравнивать, и Мишке стало неловко и сделалось жаль братика.

— А летом? — спросил у него Владька.

И Мишка ответил резко:

— Ты что, куда мы поедем? Это знаешь сколько денег надо, чтобы всем переехать?

А когда Владька маме замечания делал, Мишке всегда хотелось щелкуть его по лбу. Глядите на него, какой учёный.

Если у тебя хотя бы тридцать самь и две, ты уже считаешься больным и совершенно законно не ходишь в школу. А тут — всё время выше тридцати восьми, и можно было не бояться, что его скоро выпишут. Температура не снизилась ни на второй день, ни на третий. Антибиотики Лёхич не пил. Надо было, чтобы таблетки убавлялись по часам, и он выбрасывал их по часам в унитаз. Болеть было счастьем. Он с утра до вечера был один, сам с собой, ему даже играть по сети не хотелось. Он пытался читать в Интернете книги, которые упоминали его одноклассники — не читалось. Было очень тепло, уютно, как — он не помнил, когда. Температура укутывала его мягким одеялом. Он думал, как хорошо, что мама не придёт с рынка до вечера. И что завтра, он, может быть, поболтает в личке с Майракпак. На общем форуме её давно не было, но если он писал ей в личку, всегда откликалась. «Привет! Бредбери — супер, помнишь, Алая Роза рекомендовала? Особенно «Третья экспедиция», ты не читал? Там — про Марс, и как всё от нас зависит, ты почитай!».