Илга Понорницкая - Подросток Ашим

Уходя, Лёхич взял листок с заданиями, многие брали, но, видать, только Прокопьев сумел всё решить. Лёхич не спрашивал у одноклассников, справились они с задачами или нет, будут отправлять или не будут. Он жил в своих фантазиях, и там ему было вполне по силам победить в олимпиаде. Там и не такое возможным было. Там его мамой была Мария Андреевна, пока в реальности он не возненавидел её за то, что на самом деле она не была его мамой. А теперь он любил Майракпак, Мойру, и иногда она в его мечтах была его девушкой, а иногда он представлял её почему-то взрослой, как Мария Андреевна. И как будто с ней о чём хочешь можно поговорить.

Он шёл по улице мимо своей остановки, мимо домов и мимо других остановок, просто так шёл. Классуха сказала: почему ты не спросил разрешения, прежде чем что-то куда-то отправлять? Мол, ты думал — отучился денёк, и всё, до завтра? Нас больше нет, мы в школе остались? А мы круглые сутки с тобой, мы здесь…

А если быстро идти, то получалось, что их всех и нет с тобой, ты один идёшь. И он не знал, как остановиться. До дома уже мало оставалось, скоро сворачивать в их проулок — и он свернул раньше. Там за углом строили высотное здание, и мама жаловалась, что оно им закрывает всю видимость. На самом деле здание виднелось только из кухонного окна, и то боком. Лехич любил на него глядеть. Внутри сквозь пустые окна можно было иногда увидеть людей, и он завидовал им: каждый из них, как представлялось ему, знал, что делать сейчас, в эту минуту. А он часто не знал, что ему делать.

Стройка была обнесена высоким дощатым забором, но ворота в переулке были раскрыты настежь. Лёхич с опаской вошёл и спрятался за вагончиком бытовки. Народу на стройке было полным-полно, стояли грузовики и штабелями были сложены какие-то предметы, про которые он не понимал, что это и зачем. Он боялся, что его турнут со стройки, но пробраться к большому дому оказалось совсем не сложно. Он шмыгнул в подъезд и стал подниматься по ступенькам. Перил ещё не было, и лестничные проёмы казались очень широкими и опасными. Он жался к стене, чтобы вдруг не свалиться вниз, хотя до края лестницы было больше метра. Под ботинками что-то хрустело, было пыльно, и в воздухе тоже стояла серая, крупная пыль, он вдыхал её, и в лёгких её становилось всё больше.

Запыхавшись, он вышел на площадку, чей-то будущий балкон. Ограждений здесь ещё не было. Он расставил руки, и его всего обдувал ветер. «Встречные воздушные потоки», — вспомнилось откуда-то.

Где-то внизу была и его пятиэтажка, его дом. Но глядеть на него не хотелось, он не выделял глазами знакомых мест. Под ним была картина заснеженного города. Там ездили маленькие машинки и троллейбусы, и он глядел с улыбкой, как они сворачивают у перекрёстка — каждый по своему маршруту. Было так спокойно, как ещё никогда. «Почему я давно… Почему я раньше… — думал Лёхич обрывисто. — Я же давно мог…» Он представлял, что мама никогда больше не станет кричать на него, и классная тоже никогда не будет кричать. «Нет, она не кричит, — поправил Лёхич себя. — Она всегда — вежливо. Но от этого ещё хуже… Нет, всё плохо — и когда кричат на тебя, и когда вежливо. И когда ничего не говорят, а только смеются». Перед ним встала весёлая физиономия Катушкина, и он представил, как из-за плеча Катушкина нетерпеливо выглядывает Ярдыков, ожидая, что он, Хича, сейчас выкинет.

«Они думают, что они всегда будут, всегда, — зло усмехнулся он. — А их теперь больше не будет!»

Как вдруг страшная сила рванула его назад, и он не понял ещё, что происходит, как его за ранец втащили в дом, в голую грязную комнату. Перед ним был молодой парень, Лёхич ещё подумал, какой он молодой, и смог разобрать неожиданные слова: «Для того, что ли, строим, чтобы ты… Чтоб такие, как ты… Гадина, ошибка природы…», а дальше уже пошёл сплошной мат. Парень приблизил своё лицо к его лицу и говорил с невыразимой обидой и ненавистью, и некоторых слов Хич даже не слышал ещё и о значении их мог только догадываться, а потом парень ударил его большим кулаком прямо в глаза и в нос. Хич охнул и кинулся к лестнице, в рот из носа текла кровь. Перед ним был проём, он отшатнулся.

Парень стоял наверху и кричал ему вниз:

— Ещё появишься, я сам тебя сброшу туда!

Хич бухал по ступенькам вниз, к выходу, его заносило на площадках этажей, а сверху на него сыпались грязные и злые слова, и он поднял столько пыли, что задыхался в ней.

Важнее всего было убежать, а когда он отбежал от стройки достаточно далеко, он уже ничего не чувствовал. Очень хотелось спать, и он лёг, только придя домой. Он не слышал, что говорила мама, ей не удалось поднять его, как она ни старалась, и она, в конце концов, поужинала одна, потушила свет и сама легла. Лёхич спал глубоко, без снов, и когда проспал много часов, ему вдруг привиделся парень с грязным лицом и в грязной спецовке. Но почему-то во сне он не помешал Лёхичу. И Лёхич оторвался от площадки, и его рвануло вниз, чтобы нести далеко, к самой земле. Небывалый, не испытанный никогда прежде ужас охватил его, и от сознания неотвратимости сделанного он проснулся и сел на своём диване. Он был дома, на полу чёрными буграми стояли баулы. Мама со своей кровати пробормотала: