Илга Понорницкая - Подросток Ашим

Мама ответила, что ей полегче не надо, своя ноша не тянет, а насчёт перспектив — это они с Мишкой поговорят, вдруг он и впрямь решит, что ему надо ехать.

Но поговорить всё не удавалось. Мишка глядел на маму — она была здесь, и он был здесь, но казалось, слова долетают к нему откуда-то из верхнего мира, как в эскимосских сказках. Или из нижнего. Какие там ещё были миры?

Всё расплывалось у него в глазах. Может, оттого, что он совсем мало спал, а может, теперь всегда всё вокруг будет нечётким, подвижным, пляшущим.

И если он приходил не слишком поздно, это ничего не меняло. Он сидел в кухне за компьютером, просматривал сайт, а Танька, стоя у раковины, орала ему, что опять моет за него посуду. Как будто всё происходит ещё не сейчас, а месяц назад, или даже два месяца… Сейчас-то какое значение имела посуда, и эти дежурства попеременно, и график на кухне… И мамины слова, услышанные точно сквозь стену:

— Миша, ты как думаешь, простится мне, если сегодня я не пойду к вам на собрание? Что-то они в лицее часто, мне твоя классная опять звонила…

Классная каждый раз назавтра выговаривала тем, чьи родители не приходили на собрание. Наверно, и ему влетит. Но Мишка думал об этом отстранённо. Какая разница, что будет говорить Галина Николаевна. Ему казалось — прежде его жизнь текла сама по себе, никак не обозначенная. Теперь у его жизни появилось имя — Кирка. Кирка была с ним, когда он просыпался — или она просыпалась раньше него, потому что первое, что он осознавал, только открыв глаза — это что есть Кирка. Она была с ним на уроках — просто переставила ранец его соседа, Ярдыкова, на своё место, когда Ярдыкова не было в классе. И когда тот вернулся, он моментально оценил ситуацию и произнёс только удивлённое «понял».

Кирка могла бы сидеть, где хотела, даже учителя не говорили ни слова. Это, понятно, было из-за её родителей. Таких больше ни у кого не было.

Мишка спросил однажды:

— А вдруг ты вырастешь, как твоя мама?

Кирка отозвалась:

— Да не, у меня отцова порода. А у него женщины в роду — невысокие, это точно.

И добавила:

— Тётка у меня в Берёзках живёт, совсем маленькая…

— Где живёт? — переспросил Мишка.

Берёзки — это был пригородный посёлок. За полем, за перелеском. В маршрутке туда было ехать и ехать — папа там когда-то в больнице лежал. Мишка вдруг остро вспомнил, как шёл к папе от остановки и как попробовал скрыться от мальчишек за гаражами, и как увидел потом белый-белый снег, и красные пятна. Он даже вкус почувствовал во рту и сглотнул, а Кирка, не глядя на него, рассказывала:

— Они в пятиэтажке живут, на втором этаже. Тётка, муж и два моих… это, двоюродных. Представляешь, на четверых две такие комнатки. И как заходишь — сразу от дверей ванна и туалет, эту дверь закрываешь, тогда только эту можно открыть, а если эта открыта, значит…

Тут она как будто запуталась в дверях, махнула рукой:

— Но это — что ещё! А если ещё и раскладушку поставить! — и она дёрнула его за рукав. — Лёньке, старшему брату, всегда раскладушку ставили, пока я у них жила.

— А почему ты у них жила? — спросил Мишка.

Кирка помялась, как будто осознав, что у неё только что вылетело лишнее.

— Ну, это… Папа меня раньше отправлял к ним. В ссылку, в общем…

— Куда отправлял? — не понял Мишка.

Но Кирка только рукой махнула:

— Ну, это давно было…

И заговорила о чём-то другом, он не слушал, о чём. Он шёл и думал: сколько ещё он сможет делать, чтобы она не узнала про его бедный дом, про единственную комнату, в которой надо передвигать стулья, чтобы пройти, и вечно разбросана чья-то одежда. А ночью в темноте слышно, как дышат спящие люди.

Ведь можно же, чтоб Кирка никогда об этом не узнала? Или, по крайней мере, пусть узнает когда-нибудь не скоро.

Мишка смутно чувствовал исходящую от неё опасность. И это притягивало его, хотя иногда с ней рядом было до ужаса неуютно. Просто спина замерзала в тёплом пуховике от мысли о том, что может случиться. Он косился на неё, когда они шли по улице, думал, что она рассказывает ему про жизнь своих двоюродных так, точно и ему это должно быть чудно, как ей. А ему это нисколько не чудно. И он даже не двоюродный ей, он просто одноклассник. Если она узнает, как он живёт, она, должно быть, больше не захочет с ним и говорить. Что делать ему тогда? Он обрадовался, когда вспомнил: он сможет сразу же уехать! И уже всё равно будет, что здесь осталась девушка, которая его презирает, которая будет думать, что её обманули. Хотя он не обманывал её, он просто ничего не говорил.