Александр Самохвалов - Три случая под водой

И висит он кверху ногами, точно в скалу замурованный. Как скала затвердела рубаха.

А каких-нибудь две сажени наверх — там товарищи, солнышко. Они, может быть, шутят там, смеются — не знают, что он здесь погибает. И вспомнил он, как староста шлепнул его по медной голове, когда он в воду спускался. И как смеялся в это время и другие товарищи тоже улыбались. И он подумал, что уж наверное он не увидит их больше.

Потому что какое может быть спасенье!?

Ну, что, если они перестанут надувать его воздухом? Задохнется он, вот и все. Ну, а если отцепится он? Могут и товарищи догадаться. Могут потянуть за сигнальный канат посильнее.

Очень было бы хорошо отцепиться. Только минуты три, четыре тому назад. А теперь поздно и отцепиться.

Ну, отцепишься? Ну, и что же? Как бомба наверх вылетишь на воздух. Ну, а там лопнет рубаха тоже, наверно, как бомба. С треском! Здесь вода на нее давит, оттого она и не лопается. А лопнет рубаха, тогда и жилы у водолаза перелопаются — все равно не выжить; значит, один конец.

Ну, а если не перестанут качать и если не отцепишься, что тогда?

Ну, тогда под водой лопнет рубаха. Зальет водолаза водой — все равно конец тот же.

Понял это все водолаз очень быстро в каких-нибудь несколько секунд. И видит, что спасенья нет. Чудом только спастись можно.

Надо, чтобы открылись клапаны. Выйдет тогда лишний воздух. Обмякнет рубаха. Сигнал можно подать.

А чудес не бывает.

И он подумал: только бы смерти не испугаться.

Самое страшное — страх этот самый перед смертью.

И стал водолаз кричать, чтобы страх отогнать, ругаться стал:

— Дави, — кричит, — чорт с тобой, души, души, только скорее, скорее!

В шлеме от голоса гулко. Глушит водолаза его же голос.

— Дави, дави, души — один конец!

А красным все больше и больше заливало и мерцало все ярче. И все холодней водолазу.

И сдавило его клещами. А клещей тысячи.

А наверху солнышко ясное, ясное с неба светило. И день был такой тихий, что вода под пароходом, как серебряное зеркало. Весь пароход отразился со всеми окошечками круглыми, с мостиком капитанским и с трубой, и с дымом.

И даже с дымком от трубки рулевого. Он уже две выкурил, набил третью и третью теперь докуривал. А вода ясная и его дымок отразила.

И так это все красиво было, что если бы кто пришел и сказал бы: «Ребята, что вы стоите, ведь там под водой человек умирает», — никто бы ему не поверил. Улыбнулись бы только: что зря, дескать, пугает только! И опять бы стали на гладь эту зеркальную смотреть. Трудно от такой красоты оторваться.

Так и староста водолазий смотрел и смотрел, как в воде корма отражается. В руках у него канат был сигнальный. Он опытный человек, всякий сигнал уловит. Чего-то давно только сигналов не было? Но он знает, что хороший водолаз зря сигналить не будет. Тем более, что работа вся, как по маслу, шла.

А двое рабочих помпу качали и тоже на отраженье смотрели. Как дым глубоко, глубоко в воду уходит. Не могли оторваться.

Ребята они были очень здоровые. Им и не к чему, что чего-то тяжеленько стало колесо у помпы вертеть. Да оба подумали, что от усталости это наверное: давно ведь уже работают. А время то идет и идет.

Только старосте немножечко беспокойно стало.

От водолаза всегда кверху пузырьки поднимаются. Это он воздух плохой через клапан выпускает, и по ним узнать можно, где водолаз. И староста на пузырьки эти постоянно посматривать должен. А тут задумался, на отраженье-то загляделся, да как-то так вышло, что пузырьки эти из виду и потерял.

А «Герцена» начало относить немножечко, — цепь-то размотана уже. От этого много разных пузырьков за кормой получилось. Там наверное и водолазьи.

Чего же беспокоиться?

Проходит одна минута, другая. Так еще несколько минут прошло. И видит староста, что не те это совсем пузырьки. Это пузырьки от парохода, а не от водолаза. А водолазьих пузырьков совсем нет. Нет и нет. Еще минута — ни одного пузырька!

Тут он очень забеспокоился. И хотел уже к другим ребятам, которые на боте были, обернуться и только хотел сказать про себя: «Что за чорт?» А и не сказал. Как обернулся, как взглянул на помпу, как увидел манометр на помпе, так и замер. Так его всего и свело. Побледнел весь, и коленки под ним покосились. Закричал тогда не своим голосом: