Николай Богданов: Осиное гнездо

Садовник встал, оправил фартук и, скрипнув резной калиткой, вышел.

— Лошадей к балкону! — крикнул вдогонку молодой барин.

— Сыграйте что-нибудь, — подходя к роялю и пробуя клавиши (точь в точь как Володя), предложил он девочке. Лина села за рояль.

Мелодичные звуки убегали из-под ее тонких пальцев за увитые плющем белые колонны, скользили по зеленому бархату пруда и таяли в конце парка.

В парке была тишина. Густая зелень тянулась и обнимала веранду. Решетчатая ограда отгораживала от всего мира прекрасный безмятежный уголок. Маленький рай, с выхоленными цветами, с нежной музыкой, — и в этом раю — чистенькие, пухленькие, не знающие горя, дети проводят дни.

— Лошади поданы, барин.

Похлопывая стэком по лаковым сапожкам, Слава сбежал с крыльца. Поддержал стремя, сажая Лину на Игрушку, и ловко вскочил на крапчатого Мышонка.

Поддержал стремя, сажая Лину...

Красивые холеные кони затанцовали, игриво нагнули головы и, распустив хвосты, боком вышли на плотину пруда.

— Ха-ха-ха, Леля, Шура, смотрите, — выбежал на веранду Володя, — каким молодцом держится Славка!

— Папа, папа, полюбуйся своим сыном, — звенела Шура.

Из недр дома вылез толстый человек в белом кителе и расползся в довольном смехе:

— Ха-ха-ха, в меня сын!

В полдень марит. Ветра нет, а ходит волнами, колышется рожь. Не стрекочут кузнечики, не звенят жаворонки, лишь тоненько пищит тишина: и-и-и-и-и. …

Как провода на столбах — южит.

Играя, шли лошади, то обгоняя друг друга, то идя рядом и касаясь боками.

Доехали до неугомонной серебряной речонки. Переезжали вброд. Взлетали хрустальные и холодные брызги, играя самоцветами на солнце. Вскрикивала и звенела смехом Лина. Смех бежал по речонке и прятался в тальнике. Ехали широкими межами. Высокая душистая рожь тянулась и приятно щекотала руки, дыша в лицо.

У опушки рощи остановились. Любовались морем ржи и тонувшей в ней усадьбой. Далеко, покуда глаз хватал, расхлестнулась рожь. Лишь синяя каемка леса удерживала, не давала ей растекаться за горизонт. Надо всем золотым простором царило поместье, важно развалившись на крутогоре.

Совсем ненужная в этой картине, отодвинутая, спихнутая под бугор, ребрами издохшей лошади торчала деревушка.

Долго стояли молодые баре, любуясь на свои владения. Тронули обратно лошадей.

— Богат отец, — после молчания сказал Слава, — ведь, все, во-он, все наше! Только вот, за рекой, мужичье…

Лина посмотрела за реку. Ее поразила тощая, обшарканная, какая-то нищая рожь.

— Как у них мало и плохо… а, ведь, их больше, чем вас…

— Больше, так нам и нужно больше, ведь, у нас общество, а у них нет. А плохо у них от лени, папа мне говорил.

— Они ленивые?

— Очень. Они даже ходят неумытые, и руки у них корявые.

— Совсем-совсем неумытые!

— Ну, конечно, совсем.

— Да, ведь, это даже просто неприлично!

— Ах, Лина, да, ведь, это почти скоты-какие у них приличия. — Слава хотел добавить еще что-то, но глаз его заметил во ржи узкую ободраную спину лошади.

— Видите, вы видите, Лина, эти хамы так ленивы, что не могут накормить лошадь в конюшне овсом, а пускают прямо в нашу рожь.

— Я проучу их!

Слава тронул Мышонка и прямо по ржи поскакал. За ним поскакала Лина. Волосы ее трепались и путались — золотые, как рожь.

Васькина выдумка оказалась хорошей. Прошел он одну межу, прошел другую и с радостью стал замечать, как впалые бока мерина пополнели, раздулись и выпирали из худых маклаков, как хлеб из квашни.

— Ого, мерин, здорово, гложи, гложи, — подбадривал его Васька, — пахоту бы нам только сдюжить, вон у барина хлеб-ат, нас с тобой не видать, а у нас реденький, редющий, как твоя грива…

— Ого, мерин, здорово, гложи, гложи, — подбадривал Васька...

Мерин посапывал, пофыркивал и обидчиво косил глаза на Ваську, — чего уж, дескать, гриву-то мою задеваешь, жеребенком был, все издевались- одно брюхо было да голова, а ноги, как спички.

А кто виноват-у барских-то жеребят морковка пойло сытное да сенцо свежее, а у него за все солома отвечала.

— Эй, ты, ты что это выдумал, травить?!

Рожь раздвинулась грудью лошади, две задорные морды уставились на испуганного Ваську, поглядывая на него и мерина со снисходительным превосходством. Дикой проморгался и тут увидел барина и барышню.