Эдуард Веркин - Мертвец

Мумия.

Стоять с ним рядом противно было, я даже назад отшагнул. Этот оранжевый труп с зубами тут же срочно спросил:

— Ты ведь Никита?

И с дикцией тоже. Проблемы. Дефект. У меня что, дефективная неделя?

— Тебе что надо? — спросил я так грубо, как только мог.

Оранжевый удивился. Так мне показалось, во всяком случае. Зубы выставились ещё на полтора сантиметра, пасть раззявилась.

— Ты не знаешь? — снова спросил он.

— Да что я должен знать?

— Ну это… — Апельсин пожал плечами. — Про нас.

Как просто. «Про нас». Что за день? Через полчаса мне предстоит, может, самый поганский разговор в моей жизни, а этот дурак меня задерживает. И какую-то чушь несёт.

— Ты и я… — продолжал булькать он. — Мы ведь…

Я плюнул ему под ноги, взял за руку, отвёл к забору. Прислонил к штакетнику, прижал, чтобы не отваливался. Хотел сказать что-нибудь героическое, но ничего подходящего не придумалось.

Поэтому я придавил его посильнее и отправился дальше, до больницы оставалось всего ничего.

Но он не отставал, тащился за мной. На отдалении, правда, но не особенно скрываясь. Как будто специально. Чтобы меня посильнее взбесить. Ну и это… Добился своего. Я разозлился как мамонт. Нервы у меня с утра были взвинчены, а этот дурак ещё раскрутил. Переполнил чашу народного терпения.

Я опять спрятался, на этот раз за дерево. А когда этот апельсин появился, выскочил.

Хотел по морде ему съездить, да опять не получилось, толкнул просто. Он в пыли растянулся, громыхнул конечностями, ушибся, кажется. Но ничего не сказал.

— Ещё за мной пойдёшь — зубы выбью! — пообещал я.

— Ладно… — промямлил он. — Ладно, Никита…

— Я тебе не Никита, — буркнул я.

— А я Денис…

— Очень приятно.

Я пнул пыль, так чтобы она этого Дениса окатила как следует, чтобы на зубах заскрипела. А он расчихался только и повторил снова:

— Меня Денисом зовут.

Ну вот, так я и познакомился с Упырём.

— Мне надо с тобой серьёзно поговорить.

Отец смял сигарету и бросил её под крыльцо.

Я испугался. Здорово испугался, просто мне даже холодно стало, такой колотун по коже прокатился, от пяток до основания черепа. Начало было просто классическое. Такого я как раз и боялся. Боялся, что он скажет мне эту фразу, ну, что надо серьёзно поговорить.

— Поговорить? — спросил я без всякого энтузиазма.

— Ну да… — Отец вдруг покраснел. — Поговорить. Серьёзно поговорить….

Отец отвернулся и увидел трубу. С «дурой».

— Забавно, — сказал он, — человек на трубу залез… И кому только приспичило?

— Да уж… Какой-то сам дурак…

Чего тянет? Приступал бы сразу к главному. Жутко не люблю длинных вступлений, они только всё ухудшают. И без того нервы из носа выпрыгивают, а он ещё тянет, тянет, тянитолкай какой.

— Туда ведь просто так не залезть, — отец кивнул на трубу, — надо постараться…

Мы что, теперь будем обсуждать, как какой-то дурак на трубе котельной написал слово «дура»?

— Ты хотел поговорить, — напомнил я.

— Да, — кивнул отец. — Хотел… Нам надо поговорить. Может, пойдём по парку погуляем?

— Ну пойдём.

Мы пошли. Сосновый парк тянется вокруг всего больничного городка, окружает его кольцом. Парк хороший, как лес, в грибные годы здесь даже маслята встречаются. А удобных тропинок так и не сосчитаешь. И скамейки полагаются.

Отец шагал первым, я за ним. Он всё молчал, потом вдруг остановился возле толстой сосны.

— Тут, Никита, такое дело… — начал он. — Видишь ли, я серьёзно влип, да… С этой аварией…

Я молчал. Ждал, пока сам не скажет.

— Я там напортачил. — Отец поморщился. — Послал Котлова, а он… ну, сам знаешь. В реанимации теперь. Вот… Комиссия приезжает разбираться. Поэтому мне… Поэтому так… Я тебя попросить хотел.

— Да?

— Да. Да, хотел попросить. Я не знаю, сколько тут пролежу… Наверное, мне придётся тут задержаться…

У отца как-то нос даже задёргался. И щека. Тик, что ли? Сейчас, наверное, скажет.

— Я хотел тебя попросить. — Отец, видимо, решился. — Об одном деле… Это очень важно для меня. Ты не мог бы для меня кое-что сделать…

Отец замолчал. В левом плече опять стало неприятно и холодно, но не вчерашняя ледяная капля, а настоящий тяжёлый орден вплавился в кожу.

— Ты можешь мне здорово помочь, — тихо сказал отец.

— Хорошо.

У меня проскочила дикая мысль — сейчас отец попросит раздобыть ему яд. Чтобы он мог уйти из жизни с достоинством, а не мучиться полтора месяца. И я тут же судорожно принялся думать, что мне делать? Рассказать матери? Попытаться отговорить? Подсунуть вместо яда глюкозу?