Эдуард Веркин - Мертвец

Вырвиглаз закончил на полбака раньше, уселся на старую бочку и принялся глумиться.

— Работа дураков любит, — хихикал он, — труд, мир, май! Арбайтен, Иван, и бюдешь карашо кюшайть! И бюдешь пить гоголь-моголь! Леденец, давай-давай, шевели батонами, мне нравится на тебя смотреть!

Других он тоже цеплял, но, как и я, они не обращали внимания. Все уже давно к Вырвиглазу привыкли, привыкли, что он такой вонливый. А любую вонь лучше не трогать, сама заглохнет и засохнет.

Так и оказалось. Вырвиглаз поиздевался немного и устал, спрятался за бочку, чтобы биологичка не видела, и стал курить.

Я таскал ровно до двенадцати, в двенадцать ноль две вылил последнее ведро. Потом расписался в тетрадочке. Остальные отработчики тоже расписались, и все вместе мы отправились в столовку, там давали котлеты с рожками и компот. Аппетит у народа был нормальный, мы стали есть, но тут Вырвиглаз рассказал известный анекдот про старюшку, тазик с соплями и про то, что «я туда пять лет сморкалась»…

Мужиков такой штукой прошибить было нельзя, они ели и дальше. А у девчонок аппетит испортился. Они всяко Вырвиглаза обозвали и ушли, а Вырвиглаз с похабным хохотом сгрузил себе все их котлеты и часть макарон.

Вырвиглаз всегда голодный. У них дома никогда никакой еды нет, ну разве что колбаса, картошка, лук и хлеб. Это не из-за какой-то особой бедности, это просто так. Папаша его дальнобойщик, он дома редко бывает, а когда бывает, то всегда готовит или яичницу, или суп из баранины. Вкусный, кстати. Когда папаша уезжает, Вырвиглаз съедает всю кастрюлю за два дня, а потом покупает в магазине колбасу, быструю лапшу и варит всё с луком. Мне кажется, он и на отработку ходит только из-за того, что там бесплатно кормят. Не за оценками же в самом деле?

Дело в том, что на отработку ходят только те, кто хочет исправить трояки по математике и химии, ну или по другим предметам. Конечно, если у тебя не больше трёх трояков. А у Вырвиглаза их семь, ему исправляй не исправляй. Так что он из-за кормёжки ходит, это точно. Хочет — ходит, не хочет — не ходит.

Летом Вырвиглазу вообще жизнь улыбается: в июне отработка, в июле в трудовой отряд запишется, в августе будет грибы собирать. В трудовом отряде тоже кормят, а в августе будет рыжики жарить, хорошо. Конечно, если год случится не грибной, Вырвиглазу придётся потуже, но ничего, в августе и щучий жор тоже, а он рыбак.

И всегда голодный, как баторец. Кстати, поэтому Вырвиглаз ко мне в дом и не заходит — боится, что моя матушка поймает его и начнёт кормить. А ему стыдно будет. Он и к остальным своим приятелям тоже не заглядывает по этой причине. Слишком гордый.

Но доедать котлеты за другими Вырвиглаз не стесняется, нет. Тут самое главное — вовремя рассказать про зелёные сопли, про кишки дохлых крыс или про повадки опарышей — ну чтобы девчонки не успели котлеты сильно понадкусывать.

У меня самого аппетита не было совсем, но я съел свою порцию, не хотел, чтобы она досталось этой Вырвиглазовской гадине, пусть рыжики собирает. Впрочем, ему и без моей котлеты хватило, ремень на две дырки разбавил.

После обеда мы могли быть свободными, и Вырвиглаз зачем-то поволок меня на второй этаж, в кабинет литературы. Сказал, что покажет выдающееся. Тухлятина. Не хотелось подниматься по лестнице и смотреть, как ещё извернулась больная фантазия Вырвиглаза. К тому же эти все Вырвиглазовы придумки всегда разной дрянью оборачивались. В прошлый раз вот, в мае. Вернулся этот гад с рыбалки и сказал, что нашёл ручей с золотым песком. Даже самородок продемонстрировал, размером с горошину. И вот в очередной выходной отправились мы на этот самый ручей, который, кстати, не за углом находился, пятнадцать километров отхлопали по лесу. Прибыли в эту Калифорнию и давай песок в ручье промывать, целую тонну, наверное, перелопатили, а ничего, кроме целого стада пиявок, не нашли. Зато пиявок было много. Это да.

И ничего ведь ему не скажешь — бесполезно.

С нехорошим предчувствием я перешагнул порог кабинета литературы. Быстро окинул взглядом помещение. Ничего. Ничего ужасного мне в глаза не бросилось, класс как класс.

С недоумением осмотрел комнату ещё раз. Ничего вроде…

Поглядел на Вырвиглаза. Вырвиглаз ухмылялся и мурлыкал своё любимое, ну, где заряжай ружья, собирай друзей. Значит, что-то тут всё же не так…

Тут я заметил. Крайний портрет справа.

Конечно, Кларва (Клара Вадимовна, учительница литературы, — сокращение, как при Циолковском, древнее, но прижилось) ничего не обнаружит. У неё ослабленное пожилое зрение, к тому же она уже привыкла ко всем этим классикам на стенах, для неё что Пушкин, что стена, что Мамин-Сибиряк, разницы нет, глаз замылен. Ну а я-то сразу просёк. Что это никакой не Короленко, писатель и гуманист, это, можно сказать, наоборот.