Мы сняли с себя верхнюю одежду и в сапогах пошли отыскивать под камнем линя или хариуса.
Быстро течет вода, на пороге подкашивает ноги, грозит свалить. Больше всего попадаются налимы. И что за напасть! Мы условились не брать налимов, но они, выпялив белые зенки, сами лезут в ладони, а иной еще за палец щипнет.
— Иди сюда, — пыхтит Абрам Савельич, — скорей! Ах, проклятый! Быстряя иди!
Осторожно ступая сапогами по скользким острым камням, я иду к нему. Он оседлал камень и по ребра сидит в воде, совершенно мокрехонек.
— Лезь под камень: линь там. Лезь, пока не ушел. Вот тут дыра… Вот она.
Камень неподвижно лежит на дне. Я заметил под ним отверстие и, вдохнув воздуха, опустился под воду.
— Поймал? — оживленно спросил Абрам Савельевич, не успел я еще вынырнуть из воды.
— Нет еще.
— Пошто?
— А вот сейчас…
Снова опускаюсь в воду. Засунул под камень руку и нащупал там что-то скользкое и толстое. «Линь, — мелькнуло в голове, — да какой здоровенный!»
Линь стоял головой к выходу. Мои пальцы скользнули по голове рыбы и нащупали жабры. Я хотел крикнуть от радости, но вспомнил про синяк на лбу и стал тихо вылезать.
— А-а, попался! — Лоцман взял рыбу и поднял ее на вытянутую руку, хвост линя касался воды.

Переходим от камня к камню, проверяя, нет ли под ними жильца. Оба замерзли.
— Хватит? — опрашиваю я Абрама Савельевича.
— Хв… хватит. Да вот застрял он: поди, руками и ногами упирается. Иди-ка сюда.
— Что там?
— Р… рыба. Кит, все равно… агромадный. Ф-р-р… сюда не ходи: влетишь в ямину. Обойди.
Не успел я обойти, как в руках Абрама Савельевича показалась огромная трепещущая рыба.
— Не уйдешь! В руках башка-то… лешак. Эк, я его… Все крылышки обломал. Чай, фунтов двадцать будет. Пошли домой. Озяб я.
Вскоре на поляне показались веселые погонщики. Абрам Савельевич крикнул:
— Иван, и ты Иван, дров тащите, костер разложим. Уху варить будем.
Жарко пылает костер, со всех сторон охватывая огнем железный котелок, в котором варится промысловый ужин. Храбрые комары летают и над дымом.
Теплая летняя ночь окончательно овладела землей. Шум реки стал звонче. Где-то в лесу кричит ночная птица. Скоро должен начаться рассвет.
Федор Землянских Рисунки Ф. Землянских
В наших лесах на севере много россомах. Как будто и небольшой зверь, а беды от него много. Не любят россомаху охотники наши манси. Не любят ее и звери. Хитрая она.
Много зверя в тайге, но никто из зверей так не опасен для охотника, как россомаха. Все капканы обойдет, добычу из них утащит, а сама редко в него попадет. Заяц попался в капкан — россомаха его добудет, съест. Лисицу, глухаря, горностая — все съест.
Придет охотник — капкан не насторожен, снег вокруг него истоптан, кровь осталась. Россомаха была. Беда, худой зверь!
Много белки уродилось в тайге: и своя местная векша, и ходовая пришла. Охотник доволен, белкует хорошо. Много убьет векши, шкурки и тушки трудно с собой таскать. Найдет охотник-манси лабаз в тайге — по-нашему чемья называется, устроит в нем склад. Принесет векшу в лабаз, положит — сам опять белок идет искать. В лабазе добыча цела будет, никто ее не тронет. Охотник другой придет — не возьмет; волк, медведь или рысь — не достанут. Лабаз-чемья стоит на высоких столбах. А столбы охотник намажет порохом, чтобы дух от них зверя отгонял. Спокойно белкует охотник, перехитрил зверя.
Но хитрая россомаха хитрее белковщика. Она не боится запаха пороха, залезет в чемью и съест свежие шкурки. Охотник придет — нет добычи, нет запасов — ни мяса, ни сахара, ни хлеба, что оставил он себе в лабазе. Промысел худой вышел. И все хитрая россомаха.
В прошлом году дядя мой Тасманов убил за Камнем сохатого. Зверь большой шибко был. Дядя закрыл, его снегом и хворостом и быстро пошел на лыжах в свою юрту за нартой с оленем. День прошел, приехал оленевод за сохатым, а от него мало что осталось: рога да кости. Много россомах пришло, съели зверя.
Боится олень россомахи, она его убивает. Олень большой, сильный, быстрый, а россомаха, маленькая, силы у нее мало, быстро ходить в снегу она не умеет. А она убивает оленя, а олень ее не может убить, потому что она хитрая.
Читать дальше