Холгер Пукк - Юри

Он тогда сказал матери, что это пустячное дело. Стоит ли из-за такой мелочи сердиться. Но мать ответила: когда речь идёт о доверии, тут нет мелочей. Да и как можно верить человеку в серьёзных вопросах, если он по пустякам тебя обманывает.

Юри даже испугался, услышав такое. Если бы мать сказала, что он может снова заболеть, у него нашлось бы множество возражении: он, мол, тепло оделся, погода, мол, была хорошая, и он шёл медленно, чтобы не вспотеть… Но то, что пустячный поступок мог обернуться таким серьёзным делом, — это ему и в голову не приходило.

И вдруг Юри почувствовал, как было бы хорошо, если бы мать сейчас стояла в дверях кухни и ворчала бы на него. Желание мальчика настолько сильно, что он поднимает голову и смотрит в ту сторону, где… Но на пороге кухни пустота. Только пёстрый передник матери висит на стене возле косяка двери. Из кармана передника торчит уголок красной косынки.

Юри вновь связывает письма шнурком и кладёт их назад, на дно шкатулки.

Во втором пакете писем гораздо больше. Целые листы заполнены неровным беспокойным почерком отца.

Мать и их тоже сохранила! Сохранила, несмотря на то, что однажды весенним вечером отец долго с издёвкой смеялся над нею и, наконец хлопнув дверью, навсегда ушёл из дому.

С недоумением перелистывает Юри письма отца. Почему мать не выкинула их? Не нашла в себе силы? Неужели она всё ещё любила этого человека? Наверное, да.

«А разве я сам не думаю о нём? Как было бы хорошо, если бы отец стоял сейчас здесь, рядом со мною, и мы были бы вместе. Пускай бы пил, пускай бы не ночевал дома, только бы приходил опять. Приходил хотя бы изредка. Сказал бы, что мне теперь делать».

И эту пачку писем Юри засовывает назад, на прежнее место. Он знает: отец не придёт. Если отец мог так надсмеяться над Юри и его матерью, то он не придёт.

Поставив шкатулку обратно в шкаф, Юри замечает в прихожей рюкзак Вирве.

Мальчик находит иголку, дратву, шило и приступает к работе. Скоро рюкзак в полном порядке. Юри относит его назад, в прихожую, и ложится на кушетку — он хочет немного отдохнуть и подумать. Но приходит сон и вытесняет все заботы, все мысли.

Когда Юри вновь открывает глаза, в комнате уже сумерки. Пока он спал, солнце скатилось с середины небосвода за крыши домов. Лишь по слабому красноватому зареву над цветущими яблонями соседского сада можно было угадать место, куда оно опустилось.

Юри поднимается. Пальто, которым он укрыт, сползает на пол. Босые ноги вздрагивают от прикосновения к холодному крашеному полу.

«Когда это я успел так основательно устроиться спать? Видали, даже подушка под головой! Что-то не припоминаю. Я ведь прилёг просто так, на минуточку, — рассуждает Юри и трёт припухшие от сна веки. — Здесь кто-то был, не иначе!»

Да. Стоило ему взглянуть на стол, и сомнений в этом не осталось — там что-то лежит, покрытое белой салфеткой.

Еда! На тарелке котлеты и поджаристая картошка. В бутылке молоко. На блюдечке — сладкие булочки. А рядом — записка. Юри нет надобности переворачивать листок на другую сторону и смотреть подпись, он и без того знает, писала Вирве. Это её размашистый почерк.

«Юри! Дверь была открыта. Я вошла. Порылась в вашем буфете. Не сердись. Когда проснёшься, котлеты, конечно, уже остынут, но мне не хотелось тебя будить. Хорошего аппетита! Дверь я защёлкну на французский замок. Попозже приду ещё. Спасибо за рюкзак.

Юри невольно усмехнулся. Ишь как подписалась: Непоседа.

Однажды девочка — такой уж у неё характер — чем-то сильно увлеклась. Ну и суетилась, ну и шумела — весь класс гудел, словно осиное гнездо. Юри тогда возьми и скажи, дескать, вот непоседа-то! А ребята сразу это слово подхватили да так и прозвали Вирве Непоседой. Теперь это прозвище звучит в школе чаще, чем настоящее имя девочки.

От записки, от поставленных на стол тарелок на душе Юри становится теплее, словно всё опять — как прежде. Но в кухне висит передник, из его кармана торчит красная косынка… И они не понадобятся маме уже никогда.

Отступившая было на секунду пустота вновь заполняет квартиру, проникает в каждый угол и смотрит оттуда своими грустными глазами. Как видно, она неистребима.

Юри садится за стол, но аппетита у мальчика нет. А ведь он сегодня почти ничего не ел, только выпил чашку молока да проглотил кусочек хлеба. Вообще в последние дни его чуть ли не насильно кормили соседи. Есть надо, даже когда и не хочется. Не зря же об этом изо дня в день твердила ему мать. Юри всегда был никудышным едоком.