Борис Ицын - Подростки

— Господа! — взобравшись на трибуну, начал начальник высоким, почти писклявым от напряжения голосом.

— Долой, долой! — пронеслось в толпе.

— Товарищи! — неожиданно выкрикнул перепуганный начальник станции.

— Брысь! Проваливай! Какие мы тебе товарищи?!

Какой-то молодой веселый рабочий вскочил на трибуну и подбежал к незадачливому оратору.

— Киренский волк тебе товарищ, ваше благородие! — Он дернул козырек форменной фуражки и нахлобучил ее начальнику станции почти на нос.

Толпа загоготала, заулюлюкала, засвистела.

Засвистели и замахали в это время и ребятишки, стоявшие в цепочке, а к трибуне подбежал рыжеволосый и восторженно крикнул:

— Казаки! Казаки едут!

— Товарищи, — загремел над притихшей толпой голос Степана. — Расходитесь по домам спокойно! Мы вполне успеем уйти. Не бежать.

Толпа не спеша повернулась и пошла, тут же начав распадаться на группы, группочки, пары — как обычно уходили с работы. Когда казаки прибыли к месту митинга, им ничего другого не оставалось, как повернуть восвояси. Вдали чернели фигуры удаляющихся рабочих.

Валя догнал Степана.

— Началось! Началось! — с сияющим лицом повторил мальчик. — Смотри-ка, смотри, — со смехом сказал он, показывая на базарную площадь.

Точно перепуганные куры, метались торговки и торговцы, они закрывали свои ларьки и лавчонки, складывали с лотков в тележки товар и торопливо уезжали.

«Забастовка, забастовка!» Это слово теперь носилось повсюду, радуя одних и пугая других. Им, казалось, был заполнен воздух. А кое-где звучало, как колокол, тяжелое и суровое слово «бунт». Его с ужасом произносили бородатые торговцы, истово крестясь при этом на маковки далекой церквушки.

Не заходя домой, Валентин побежал к приятелям.

— Забастовали мы, забастовали! — крикнул он с порога, бомбой влетая в избу Губановых.

Вот когда Валя оказался героем дня. Едва они с Механиком подошли к дому Осиповых, навстречу им выбежал Николай. Слушая сбивчивый рассказ Валентина, он чаще обычного проводил левой рукой по ежику рыжеватых волос. А вскоре приятелей окружила толпа ребятишек, среди которых не было только Степки Аршинника. Отец строго-настрого запретил ему знаться со смутьянами. И снова пришлось юному забастовщику рассказывать о событиях в депо и, конечно, о своей роли во всем. Ведь он собственноручно обрезал телефон в конторке мастера, сам остановил станок в токарном цехе и, наконец, не кому-нибудь, а ему было поручено охранять митинг. Это он догадался расставить ребят цепочкой.

Рассказ Валентина взбудоражил не только трех приятелей, но и всех Никольских ребятишек. И они гурьбой, во главе с неразлучной троицей, побежали к железнодорожным мастерским.

Вокзал и мастерские были оцеплены войсками. На станции стояла непривычная тишина, точно все здесь вымерло. Вдали на путях чернело несколько потушенных паровозов.

До позднего вечера крутились ребятишки около мастерских, не подходя, однако, близко к солдатам, и разбегались каждый раз, когда в их сторону направлялся казачий разъезд. Этих чубатых оренбуржцев ребята боялись, как огня.

А вечером приятели сбегали в город — поделиться новостями с девочками.

…На второй день в обед все шестеро были уже на площади недалеко от вокзала. Народу собралось множество. Толпа гудела взволнованно и возбужденно. Она напоминала реку в весенний паводок. Казалось, еще немного — и хлынет эта река, сметая все на своем пути. Как зайцы во время половодья жмутся на каком-нибудь островке, так жались небольшой кучкой представители управления дороги и несколько жандармских офицеров со щеголеватым полковником во главе.

А в стороне, сдерживая гривастых коней, стояла полусотня казаков. И это еще больше раздражало воинственно настроенную толпу. То тут, то там вспыхивало готовое прорваться наружу возмущение.

— У, черти, пугают!

— Не из пужливых!

Но вот шум стих. Из толпы вышли двое — Степан и Папулов. Они направились к группе офицеров и остановились шагах в пяти от полковника.

— Мы делегаты рабочих железнодорожных мастерских, — четко и раздельно проговорил Степан.

Полковник шагнул вперед.

— Излагайте ваши требования, господа, — чувствовалось, что полковник разозлен, но сдерживается.

Делегаты стали зачитывать требования. Точно камни в спокойную гладь пруда падали веские и суровые слова рабочих требований:

— Восьмичасовой рабочий день!

— Уплата мобилизационных денег!

— Вежливое отношение к рабочим!