Николай Кузьмин - Где найдёшь, где потеряешь (Повести)

— Не каркай! — в истерике завопил Саша. — Ведь нет же улик, нет! — Он вскочил на ноги, затопал ногами. — Врешь, ты все врешь! Чего тебе надо, гад противный!

— А правда, я — гад. — Борька тоже со стульчика встал. — Я гад, и пускай они приходят. Уж лучше скорей. Я сам себе улика, не хочу больше…

Тут его голос сорвался, слезами набух. Борька схватился за голову, завыл громко:

— Ой-ей-ей, ой-ей-ей, не могу! Не хочу, не могу больше! Мамочка дорогая!.. Товарищи!.. Страшно, страшно, умру!

И тогда приоткрылась дверь. Мамочка, — но не Борькина, а Саши Донца, еще не подкрашенная поутру, сонно моргающая, заинтригованно всунулась в комнату. Видя жуткий беспорядок, подушку на полу, она пырнула в спины ребят резким вопросом:

— Что здесь происходит? Ну!

Застигнутые врасплох, мальчишки вздрогнули, панически вскрикнули и едва не хлопнулись в обморок сообща. Нервы не выдержали. Ум за разум зашел. Или это был вопль пробудившейся совести?

Любая загадочная история загадочна потому, что некоторым ее участникам неизвестна какая-то сторона текущих событий. Саша с Борькой, хотя и заподозрили Игоря, однако не могли уразуметь его роли, отказались от мысли, будто возврат машины его заслуга или вина. А между тем так оно и было — ничего фантастического, никакой мистики, продуманный эксперимент.

В ту ночь, когда ворочался Игорь в постели без сна, являлись ему на ум всевозможные способы противоборства преступлению. Но, хорошенько представив каждый вариант, он с досадой понимал, что это не выход. Уведомить обо всем милицию Игорь не мог — не позволял путаный кодекс мальчишеской чести. Все же утром, не найдя ничего лучшего, он сел и сочинил такую записку:

«Товарищ Подольский!

Ваша машина мозолит кое-кому глаза. Не оставляйте ее во дворе, особенно на ночь. Не послушаете совета — нечего будет оставлять. Не думайте, я не шутник и не тайный доброжелатель. Плевать мне на Вашу собственность! Просто я не хочу, чтобы из-за нее кое-кто влип. И вообще, я не терплю мерзостей, вот и все. Подписаться не могу, уж извините. Прошу верить и не сомневаться. Все!».

Он положил свое предупреждение в конверт, запечатал, надписал и отнес в почтовый ящик адресата. Казалось бы, точка, выполнил гражданский долг. Тем не менее целый день Игорь маялся, изнывал, не в силах заняться чем-либо для себя, успокоиться совершенным. Как поступит владелец «Жигулей»? Что предпримет Донец, лишившись объекта кражи? А Борька?.. А закулисный злодей?.. Ведь письмом ничего не решено. Не может Подольский без конца машину прятать. Если даже он обратится в милицию, там могут не поверить анонимке. Так что же делать?

И в городе никого нет, с кем поделиться можно, спросить совета. Одна голова — хорошо, а две… Правильно, две! Почему, в конце концов, не доверить тайну и судьбы товарищей единственно приемлемому, заинтересованному человеку?

Не попадаясь Борьке на глаза, пробрался Игорь вечером в парадную, где сорок вторая квартира. Трепеща позвонил. Осипшим голосом спросил у женщины в дверях гражданина Подольского. Тот вышел — богатырский дядька, Игорю под стать, только лет тридцати.

— Здорово! — запросто сказал. — Тебе чего? Ты ведь с нашего дома?

— Ага, с нашего…

— Тебя зовут Лось? Ну, во дворе.

— Ага, но я к вам по делу, — сказал Игорь, сразу почувствовав себя свободно с этим гражданином.

Подольский прищурился, понятливо кивнул:

— A-а! Записка? Получил, получил. Твоя работа, что ли?

— Моя…

— Покупка? Проверочка на испуг?

— Нет, дело серьезное. В самом деле!

— Да что ты! — воскликнул владелец «Жигулей», ничуть не меняясь добродушной физиономией. — А я-то думал… Тогда погоди. Подожди внизу, сейчас спущусь. Знаешь, не хочу, чтоб жена слышала.

В ответ Игорь сказал, что во дворе им беседовать нельзя, причины тому есть. Договорились встретиться через полчаса на углу, подальше от дома. К этому углу Подольский подкатил в своих «Жигулях», посадил Игоря в кабину рядом с собой, тут же поинтересовался беззаботно:

— Ну, кому мозолит глаза? Рассказывай, Лось. Прости, как тебя?

— Игорь.

— Валяй, не стесняйся, Игорь.

— А что будет потом? — настороженно спросил он.

— Когда «потом»?

— После того, как расскажу. Я назову людей, а вы их сдадите?

Подольский странно усмехнулся:

— Значит, дружки… — и продолжил, став абсолютно серьезным: — Жена сдала бы, если что. А я… У меня контактов с органами нету. Были, наелся, теперь не с руки. Можешь не называть своих, коль боишься. Но тогда для чего пришел ко мне? Письмишко бросил, предупредил. Чего ты еще загадал, когда ко мне позвонился?