Николай Кузьмин - Где найдёшь, где потеряешь (Повести)

В тот же миг, лишившись подспорья, лопнула цепь — последняя связь частей разбитого рефулера. Старик и Галай обезумело запрыгали на месте, закричали в страхе и злости:

— Что ж ты наделал, дурак! Сигай теперь в воду! Хватайся за концы! Не трусь, не медли, не робей! Выудим, не беспокойся!

И верно, еще можно было, взявшись за плети фазных концов, сигануть по волнам, переправиться к механикам вплавь не вплавь, а как рыба на кукане. Они бы вытащили без особого труда, они уже приготовились выбирать кабель. Однако упрямый парень изощряться подобным образом не стал, не захотел. Испугался? Нет. Растерялся и опоздал? Тоже нет, не то. Просто в какой-то момент аварийных деяний ему пришла мысль, что оторванные понтоны нельзя бросать на произвол. А кроме того, у него вдруг возникло неясное чувство потребности рискованного эксперимента. Для чего? Он не знал. Про такие фокусы говорят: мол, бес вселился. Но он знал, точно ощутил: плавание сквозь мрак и шторм зачем-то необходимо, необходимо!..

На отвергнутом Алешей краю рефулера убивался обескураженный Старик. Галай размахивал кулаками. Они-то были уверены, что салага струсил, не дерзнул переправиться предложенным путем. А теперь его уносит. А теперь он пропал! И главное, что же им теперь делать?

Луч прожектора метался в дожде, как потерянный щенок. Луч тоже ничего не мог понять, придумать, предпринять и бегал по кутерьме черных волн туда-сюда, то упираясь в механиков, то окаянного мореплавателя бесцельно провожая. А он стоял, раскинув ноги циркулем (по-флотски, думалось ему), и преспокойно мерил глазом величину растущей безвозвратности. Метров десять… пятнадцать… тридцать…

— Посмотрим, — вдруг сказал Алеша неизвестно к чему. И при этом он даже слегка усмехнулся.

— Участок, участок, диспетчер, прием! — тщетно взывал багермейстер Лаптев. Потеряв самообладание, грубил прямо в эфир: — Да черт побери! Райка, Райка, дрыхнешь там, что ли?

В рубку явились механики, виноватые, встревоженные до предела. Жались за спиной багера. Молчали. С надеждой глядели на радиосвязь. Дворянинов, который втиснулся в маленькое помещение раньше, приглушенным баском пояснил:

— Никак не связаться. Спят! В такой момент!

— Вот напишу докладную, — сказал багермейстер, отчаявшись, и тоже временно умолк, закурил.

Стало слышно, как дребезжит в рубке оконное стекло, как воет снаружи тоскливый ветер. По железной крыше пригоршнями сыпалась дробь неуемного дождя. Шелестел, попискивал безответный эфир. Земснаряд плавно раскачивался и ухал, словно вздыхая. Нехорошо, угнетенно было на душе каждого гидромеханизатора. Они-то здесь, в тепле и безопасности, а он там… Как он там? Выдержит ли, уцелеет ли? Эх, салага!..

— Километра на три уже отнесло, — наугад прикинул Галай.

— Да ну, меньше, — не согласился Дворянинов.

Дальше разговор не пошел. Снова молчали, не решаясь да и не зная, о чем толковать. А на Райку-диспетчершу действительно зла не хватало. Но сдерживались — что проку руганью воздух сотрясать? Багермейстер докурил, сказал повелительно:

— Идите отсюда. Не стойте за спиной. Идите сушиться, что ли.

Трое перешли в обогревалку, врубили электропечь, стали встряхивать, парить возле жара промокшей спецовкой. И тут, без начальства, развязались языки. Старик промолвил неуверенно:

— А мне все кажется, что он нарочно уплыл.

— Кажется — крестись, — забурчал Галай. — И вообще, он струсил, где ему. Маменькин сыночек!

— Если бы струсил, в ящик бы не полез. Ты-то вон пробежал, не оглянулся, храбрый.

— Я не электрик. О чем разговор? И ключ у салаги был, не у меня. Скажи лучше: почему ты вовремя середину не отпустил?

— Это ты преждевременно скинул болты на концевом!

— Да ладно, — вмешался Дворянинов. — Не надо после драки кулаками махать. Я вот другое думаю: зачем он уплыл?

Старик ответил:

— Не понимаешь ты мальчишеской психологии.

— А ты понимаешь?

— Я тоже нет. Только я чувствовал всю дорогу — плохо мы с ним. Одно знали: салага, гривастый. Дело? Не дело. У парня самолюбие. А работал он не хуже иных…

Галай вдруг воскликнул:

— Ты чего! Тьфу на тебя! Говоришь, как про утопленника!

— Да нет, я так не говорю. Но если подумать, шанс у него имеется.

Отвесив челюсть, Дворянинов уставился на рассуждающих напарников сумасшедшими глазами. До него, видимо, лишь сейчас дошло это — возможность гибели Алеши Губарева, чудесного парня. И тогда Дворянинов с табуретки вскочил, во всю луженую глотку рявкнул: