Умар Гайсултанов - Арби

— Ну, ребятня, играйте, а меня дела ждут. В другой раз ещё расскажу вам про войну…

Дождавшись ухода дяди Фёдора, Арби поднёс к самому Ванюшкиному носу кулак и с торжествующим видом разжал его. На грязной смуглой ладони лежал новенький пятак.

— Откуда?

— Бека дал. Велел гостинец купить.

Мальчики немедленно отправились на базар.

Долго ходили они между рядами, останавливались возле одной торговки, возле другой. Разве не приятно сознавать себя богачами, которые в любой момент могут купить всё, что им заблагорассудится? Один дяденька так приветливо предлагал свои пряники, что ребята едва не купили. Но заманчивее показались разноцветные конфеты, которые голосисто расхваливала толстая тётка. Заметив мальчишек, тётка погрозила огромным кулаком:

— Марш отсюда! Я вам…

Арби показал краешек пятака. Тётка мгновенно стала доброй, расплылась в улыбке. Зато её слипшиеся конфеты, над которыми кружились осы, уже разонравились ребятам.

— Вернёмся к тому дяденьке, — предложил Ванюшка.

Они отдали деньги, взяли золотистые пряники, но тут кто-то сзади крепко ухватил их за руки. Мальчики обернулись и узнали усатого полицейского.

— Теперь не удерёте, — пригрозил он.

— Что вы, господин полицейский, — разволновался добродушный продавец пряников. — Они ничего дурного не сделали. Они порядочные мальчики, за свои деньги купили, даже не торговались…

— Молчать! — взревел полицейский. — Я лучше твоего знаю, какие они порядочные.

Вокруг стали собираться люди. Арби выронил один пряник — его расплющил квадратный сапог полицейского. Держа ребят за руки, полицейский шагнул прямо на людей:

— Р-разойдись!

Но тут, расталкивая толпу, вперёд вышел солдат на костылях.

— Что они сделали?

— Это без вас знают.

— Мы тоже хотим знать, — решительно заявил солдат.

Ребята только теперь узнали дядю Фёдора, когда он преградил дорогу полицейскому.

Подошли другие солдаты. Они окружили полицейского взволнованной враждебной толпой.

— На передовую бы тебя. С мальчишками воюешь? Они что, украли что-нибудь?

Тут вмешался продавец пряников:

— Ничего они не крали. За свои деньги купили, чинно, благородно.

— А ну, отпусти мальчишек! — Солдат с перевязанной рукой вплотную придвинулся к полицейскому. Тот стал озираться.

Арби и Ванюшка выдернули руки и нырнули в толпу, которая расступилась перед ними, а затем снова сомкнулась вокруг полицейского.

Отойдя подальше, Ванюшка сказал:

— Этого усатого надо остерегаться. Если попадёмся — я тебя не знаю, ты меня не знаешь, понял?

— Понял, — ответил Арби, хотя не совсем понимал, для чего это нужно. И снова он успокоил себя мыслью, что придёт время и Ванюшка сам обо всём расскажет, поделится.

Вдруг Ванюшка неожиданно остановился, свернул к большому каменному дому. Он заглянул в ворота и трижды свистнул. Во дворе играли ребята. Один из них оглянулся и подошёл к воротам. Это был худенький, чисто одетый, но какой-то удивительно застенчивый и бледный мальчик. Он и по земле-то ступал так осторожно, будто она обжигала ему пятки.

— Это ты, Ванюшка?

— Я. Клятву не забыл, Витька?

— Нет, что ты, — заискивающе сказал мальчик. — У меня в копилке уже много мелочи. Хочешь, принесу?

Ванюшка пренебрежительно усмехнулся:

— Не об этом разговор. Мы не грабители, понял? Может, нам твоя помощь понадобится. Долг платежом красен.

— Пожалуйста, я готов.

— Пока ничего не надо. А дома ты рассказал?

— Что ты! Знаешь, от отца влетело бы. — Мальчик даже поёжился.

— Купаться ходишь?

— Нет, боюсь. Идём к нам, хочешь? Поиграем.

— Заругают тебя. Мы лучше уйдём.

Когда они ушли далеко от этих ворот, Арби не выдержал и спросил:

— Что это за долг?

— Маменькин сынок, — презрительно сплюнул Ванюшка. — Плавать не может, а туда же, в речку полез. Кабы не я, утонул бы, как пить дать. Потом землю ел, клятву дал, что любой мой приказ выполнит. А ты что думал? Он и против того полицейского может помочь. Знаешь, кто его отец?

— Кто?

— Пристав, — почтительно произнёс Ванюшка. — Ух, зверь!

Арби любил заходить в кузницу. Он мог сколько угодно стоять на пороге, наблюдая за работой взрослых. Вот в плавильной печи — её зовут горном — накаляется докрасна толстый железный прут. Бека ловко выхватывает его щипцами и опускает на наковальню. И с дядей Михаилом они изо всех сил начинают колотить по пруту: один — тяжёлым молотом, другой — молотком. Целые фонтаны искр сыплются на брезентовые фартуки. Зато прут меняется на глазах, будто он и не железный вовсе. И когда он становится таким, как требовалось, четырёхгранным, его бросают в чан с холодной водой, а он шипит, не может отдышаться — и бранится, и радуется, что его не будут больше молотить.