Сергей Никитин - Большой путь

Они росли у меня на глазах. Я замечал, как они меняются со временем и становятся все более разными. К десяти годам Севка был маленький, черный, подвижный. Он не посидит на месте, суетится, постоянно мастерит что-нибудь: модель планера, проекционный фонарь, голубятню, западню для ловли синиц, радиоприемник… Но довести дело до конца у него никогда не хватает терпения, каждый день — новая затея. Он бывает записан не меньше, чем в четырех кружках и с увлечением занимается в них… недели по две. Учится он неровно — в его табеле уживаются в тесном соседстве и тройки и пятерки. Он — не любознателен, вопросов задавать не любит, и, кажется, что в жизни для него все ясно, понятно, просто и устроено, как нельзя лучше.

Алеша — совсем иной. Делает он все серьезно и основательно. Когда бывает очень сосредоточенным — между его светлыми бровями ложится глубокая складка. Иногда он глубоко задумывается, и тогда особенно прекрасными становятся его огромные, синие глаза. В них всегда можно прочесть, о чем он думает — о радостном или печальном. Бывают же и у мальчика свои печали! Зато когда он разбегается, расшалится, то становится удивительно похожим на стремительного солнечного зайчика. Его белая с золотым отливом голова так и мелькает. По этим светлым волосам его всегда можно узнать в толпе ребят.

Алеша любит рассматривать вещи и расспрашивать о них — как, из чего, зачем и где они сделаны. Когда я слышу эти неназойливые, толковые вопросы, я думаю: он будет создавать какие-нибудь исключительно красивые и полезные вещи на радость и восхищение людям.

Разговор ребят о «машине, которая делает все сама», был прерван маленькой серой птичкой. Такая малюсенькая, что и не видывал никогда такой — она села на стебель осоки, покачалась и спросила очень чистым и ясным голоском:

— Как — жить?

Еще покачалась и опять спросила:

— Как — жить? Как — жить? Как — жить?..

И затвердила! Севка не выдержал, крикнул ей:

— Не знаем, как тебе жить!

Она вспорхнула и улетела задать свой вопрос кому-нибудь другому. Долго еще качался стебель осоки.

Алеша спохватился:

— Надо было сказать ей, чтобы летела в теплые страны…

Мы прожили на этом месте два дня, а потом двинулись дальше вниз по реке, останавливаясь там, где нам нравилось…

Лето было еще в полной силе, но в зеленом его наряде уже появились полинявшие пятна. Это осень положила свою печать.

Роса по утрам падала студеная и держалась долго, иногда до полудня. Яровые поля побурели, черными хлопьями носились над ними птицы. Рябина стала слаще.

Утром видели, как в холодно-синем небе кружили журавли. Старый журавль обучал молодых строю. Они то рассыпались в беспорядке, то вытягивались в ленту, то выстраивались углом и жалобно, протяжно кричали, словно оплакивали уходящее лето.

В совхозе, куда мы зашли осмотреть хозяйство, на опытных бахчах поспели арбузы. Алеша попросил у директора семян, завернул их в бумажку и спрятал в рюкзак: «для пришкольного участка».

На берегу стоял покинутый пионерский лагерь. Он опустел до следующего лета. Скоро на крыши голубых павильонов посыпется сухой разноцветный лист. На барьере купальни сидел одинокий сторож и провожал нашу лодку долгим взглядом.

И уже совсем осеннее опять держалось два дня ненастье — сыпал мелкий, как пыль, дождь, ветер гнал по реке темные волны с убором из грязно-белых кружев пены, в лесу пахло осенней грибной сыростью.

Пора было возвращаться домой, и мы двинулись, нигде не задерживаясь, в обратный путь.

На высоком берегу, у двух берез, Алеша и Севка оставили памятку о своем пребывании — выложили из битого кирпича пятиконечную звезду, а под ней — надпись:

Будь счастлив, любимый наш край!

Много всего нужно человеку на охоте. Нужны ему и верный глаз, и чуткое ухо, и крепкие, не знающие устали мускулы. Нужно ему умение подражать голосу птиц и зверей, нужна смелость, нужна хитрость, нужна смекалка.