Людмила Матвеева - Школа на горке

— Что ты! — говорил усатый. — Ребята в воздух палили из автоматов. Чуть окна не повылетали в нашем госпитале. Да ты успокойся, побледнел сильно. Теперь чего бледнеть? Теперь — все! Кто живой, тот живой!

Из угла палаты сказал молодой голос:

— Это вы хорошо сказали: кто живой, тот живой. У меня мама военврач, я так беспокоюсь.

— Все! Теперь беспокойства кончились. Вернемся домой, будет мир. Это понимать надо — мир будет на всей земле!

Юра лежал, шумела палата. Ему казалось, что усатый, который так радуется, очень хороший человек.

Вошла сестра — белый халат с маленьким красным крестиком, вышитым на кармане у груди.

— Почему шумите, седьмая палата? Плохо кому-нибудь?

— Все прекрасно, сестричка! Старший лейтенант очнулся! Победу проспал!

Она, постукивая каблуками, подходит к Юриной кровати. Светлые брови, бледные щеки.

— С победой, товарищ старший лейтенант. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, сестра, спасибо. И вас с победой, сестра. Поверить не могу — войне конец.

Она улыбается:

— А вам как раз вчера, в самый День Победы, письмо принесли, товарищ старший лейтенант.

Что она сказала? Письмо? Она сказала, что ему принесли письмо. Неужели письмо? Разве бывает на свете такое счастье?

— Где письмо?

— У меня в ящике, там, в коридоре. Я принесу.

И она медленно, очень медленно, как кажется Юре, идет к двери. Стучат каблуки. По пути она поправляет кому-то подушку. У двери останавливается, оборачивается и говорит:

— Оно пришло к вам в часть, а нам переслали. Я принесла, а вы без сознания. Я спрятала и жду. Думаю: придет же он когда-нибудь в себя, правда же? Наш хирург — лучший на весь фронт. Вот вы и очнулись. Полагается вообще-то плясать, когда письмо. Но вам прощается.

Она еще долго что-то весело говорит. Откуда ей знать, что он сейчас испытывает. Сколько лет он ждет этого письма. Как оно для него важно, это письмо. А сестричка щебечет.

Юру начинает бить дрожь, жуткая слабость сковывает руки, ноги, плечи. А если бы не слабость, встал бы, побежал сам за этим письмом. Письмо. Поверить трудно и не верить нельзя. Вместе с победой пришло оно — ничто на свете не случайно. Он ни секунды не сомневается — конечно, это письмо от нее, от Лили. Мало ли, почему она не писала раньше. Могла быть заброшена в тыл врага — она же связистка. Сколько раз за эти годы он представлял себе лес, партизанские землянки, в одной сидит Лиля с наушниками, пищит рация, идут сигналы через фронт. А письма через фронт идти не могут. А еще он сто раз представлял себе, как она ранена, контужена, попала в плен. А о самом худшем он старался не думать.

— Сейчас принесу, — наконец говорит сестра и продолжает стоять, кокетливо улыбается усатому, а сама все стоит у порога.

— Спляшет, спляшет, — говорит усатый, — вот поправится немного. Неси, сестричка, письмо. Видишь, терпение у него кончается.

— Иду, иду. А почерк красивый, аккуратный, сразу видно — женский. — Сестра игриво грозит пальчиком.

Потом она выходит в коридор, цокают, удаляясь, ее шаги.

* * *

В комнате, куда они вошли, пахнет краской.

— Ремонт недавно делали, перед самым моим отъездом. Никак не выветрится. — Сосед распахивает окно, с улицы сразу доносятся голоса мальчишек, удары по мячу: где-то близко играют в футбол.

— Садитесь.

Они усаживаются рядом на диван, а он — напротив.

Некоторое время они сидят молча. Потом сосед говорит:

— Как же я сразу не догадался, что ты Муравьев? Мог бы и догадаться. Старею. А твоя как фамилия?

Борис говорит фамилию. Вообще-то странный какой-то человек.

— Нет, тебя не знаю. А тебя знаю прекрасно. Потому что ты Муравьев.

— Откуда вы меня знаете-то? — спрашивает Муравьев настороженно. Он и сам уже не рад, что ввязался в эту историю.

— Как — откуда? Как это — откуда? Знаю очень даже хорошо. И характер твой представляю себе неплохо. Терпения у тебя маловато. Верно? Ну, верно или нет?

Он спрашивает так весело и настойчиво, как будто покажет сейчас какой-то занятный фокус.

— Верно. Терпения мало, это все говорят.

— Вот видишь! А еще ты вечно попадаешь в разные истории, и тебе часто влетает в школе. Так или нет?

Борис вспоминает, как Регина Геннадьевна требует, чтобы Муравьев привел деда, и Муравьев тоже вспоминает об этом. Он кивает и признается:

— Бывает. А кто вам сказал? Откуда вы узнали?

Муравьев очень хочет догадаться. Может быть, Борис рассказал о нем Анюте, а маленькая Анюта — своему соседу? Муравьев смотрит на Бориса, но у Бориса такой обалдевший вид от всех этих загадок, что Муравьев сразу отбрасывает это предположение. Борис ни при чем, он сейчас и сам сбит с толку не меньше, чем Муравьев.