Людмила Матвеева - Школа на горке

— Борис! Ты что тут стоишь? — спрашивает Лена, проходя со своей бабушкой мимо Бориса.

Он отворачивается и не отвечает.

— Невоспитанный мальчик, — говорит бабушка. — Скажу учительнице, чтобы в будущем году не сажала тебя с ним. Разве мало в классе хороших детей?

— Меня посадила Галина Николаевна на него влиять. Боюсь, и во втором классе придется влиять.

Они прошли, а Борис сказал сам себе:

— Я и сам с тобой не сяду.

Пробежала по двору рыжая собака.

Борис радостно метнулся к ней:

— Сильва!

Но это была другая собака, незнакомая. Она залаяла на Бориса, как на чужого.

Из-за угла появилась Анюта.

Анюта кинула портфель на землю, села на него и подперла кулаками щеки.

— Я тебя давно не видел, Анюта.

— Я тебя тоже давно не видела. Что ж тут такого?

— Нашли вы того человека? Ну, который письма прислал.

— Нет еще. Но скоро найдем.

— Откуда ты знаешь, что скоро?

— Так мне кажется. И Муравьев сказал, а я Муравьеву верю. Фантазия — это не вранье. Понимаешь?

— Понимаю. А у него фантазия? У Муравьева?

— Немного совсем. А другие думают, что он врет. Он никогда не врет, Муравьев.

— А наш сосед сказал, что ты и Муравьев замечательные личности. Почему он так сказал, я не поняла.

— Сосед? Не знаю, почему он так сказал. Но вообще-то он разбирается.

Она еще немного посидела на своем портфеле. Борис стоял рядом и смотрел на Анюту. Глаза у нее карие, яркие, Щеки вымазаны мороженым, а сквозь мороженое пробивается румянец. Такая замечательная Анюта, что Борис стоял бы около нее и смотрел хоть сто лет.

— Пойду. Мне с Сильвой гулять. Мы ее выводим по очереди: сосед утром, я днем, а вечером опять он, потому что поздно меня мама не пускает.

— А можно я вас с Сильвой подожду? И вместе с вами погуляю?

Борис ждет, что она скажет. Анюта смотрит на него молча некоторое время, потом говорит почти величественно, как королева:

— Ладно.

Они носились вместе с Сильвой по всем дворам, по бульвару.

Это был очень счастливый день.

Муравьев сидит на кухне и ест сосиски с зеленым горошком. Он специально сегодня сварил сосиски и разогрел горошек, потому что это любимая еда деда. А дед что-то задумчивый ходит в последнее время. И тренировку по теннису в четверг пропустил.

Сегодня дед поел совсем мало, отодвинул тарелку и ушел из кухни.

— Дед, вкусно?

— Очень.

— Дед, сыграем в шахматы?

— Не могу. В школу приглашен. Был бы ты человеком, не вызывали бы, сидели бы сейчас мы с тобой в теплой дружественной обстановке, играли бы в шахматы. Я вот все десять классов кончил, ни разу ни родителей, ни тем более деда в школу не вызывали.

— То было когда? Совсем другое время, — отвечает Муравьев, домывая тарелки.

На душе у Муравьева скребут кошки. Он вообще считает, что семья и школа должны быть по отдельности. Нельзя смешивать одно с другим. Потому что в школе человек один, а дома другой. И совершенно не обязательно, чтобы его семья знала, как там в школе у него. Только нервы сами себе портят эти взрослые. Муравьев был спокоен, пока был сломан телефон. Но не уследил, и дед пригласил монтера, пока Муравьев был в школе. И тут же Регина Геннадьевна дозвонилась деду. Тоже, между прочим, нехорошо так делать. Зачем было звонить? Неужели нельзя было отвлечься, забыть, заняться чем-нибудь другим? Разве мало дел у директора школы? Регина Геннадьевна сама однажды сказала:

«У меня миллион дел, а ты, Муравьев, заставляешь тратить на тебя нервные клетки каждый день». — А он совсем не заставляет. А теперь дело совсем плохо. Сейчас дед пойдет, ему Регина Геннадьевна все расскажет. И про аквариум, где жили эти, с ручками. И про воздушного змея, которого он запустил вчера на перемене и гонял с ним долго, пока не прошел весь урок русского языка. Но змей-то запутался в дереве, не мог же Муравьев вот так взять и бросить его. Про все скажет директор, ничего не забудет. Муравьев, например, не любит, когда у людей такая уж хорошая память. Регина Геннадьевна помнит даже то, что Муравьев вытворял в четвертом классе и третьем. Он и сам-то давно про это забыл. А она помнит. Как котенка на урок принес. А ведь его, котеночка, не с кем было оставить. Он один дома скучал и плакал. Нет, школа есть школа, не приноси. Первого сентября Муравьев забрался на кирпичную стену. Верно, забрался, он не отказывается. Но почему забрался? Чтобы лучше видеть и слышать торжественную обстановку, в которой начинался учебный год. Он и посидел на этой кирпичной стене совсем недолго. Стоит ли об этом говорить? И давно это было — осенью, а теперь уж скоро весна...