Станислав Романовский - Вятское кружево

— Вкусная. А ты, доченька?

Муза надула губы:

— А я не хочу.

— Вы всю дорогу просили пить, — напомнил Сережа.

— Я?.. — Губы у Музы задрожали. — Никогда!..

Лидия Александровна сняла туфли и, поглядывая на детей, с наслаждением прошлась босиком по песку. Как-то незаметно она ушла в лес. Без нее девочка тоже сняла туфли, зашла по щиколотку в озеро и, ни к кому не обращаясь, сказала:

— Фи!

Поскольку Сережа промолчал, она добавила:

— В такой противной теплой воде я не буду купаться.

— Озеро только на тридцать сантиметров теплое, — смирно сказал Сережа. — Ниже лед. Ноги опускать нельзя: судорогой сведет. Я не больно толстый, так мне можно плавать.

— А я разве толстая? — вспыхнула Муза. — Спасибо.

— Я ничего такого не сказал…

— Вы? — В глазах у Музы блестели слезы.

Сережа потоптался на месте. Надо было что-то говорить, а что? В чем-то виниться, а в чем? Ничего он придумать не смог и сказал хмуро:

— Вы как хотите, а мы поехали.

Стянул рубаху через голову, сбросил штаны и, подняв брызги, влетел в озеро. Он плыл в верхнем, благодатном слое воды, пластаясь, как лягушка, и все-таки ноги его нет-нет да обжигало холодом. Тогда мальчик пугался и поворачивал к берегу. В этом озере, таком заманчивом на вид, из-за судорог, случалось, тонули люди, те, что отплывали от верхнего, теплого слоя воды, и дедушка строго-настрого наказывал ему не окунаться здесь. Но попробуй удержись, когда жара даже дышать не дает!

Так заманчиво проплыть по самому краешку и избежать беды, а после где-нибудь на полатях вспомнить о своем удальстве и тогда уже испугаться по-настоящему.

Сережа услышал плескание и увидел девочку. Он испугался за нее, улыбнулся ей изо всех сил сквозь страх и, отфыркиваясь, попросил:

— Только не ныря-яяй!.. Пожалуйста.

Она плыла, вытянув губы трубочкой, словно чай пила из блюдца, отдувалась и глазами сказала:

— Не буду.

Радость за нее, оттого что она умеет плавать и, судя по движениям и по глазам, плавает хорошо, переполнила душу мальчика. От полноты чувств он нырнул головой вниз, ощутил лютый прозрачный холод, от которого заломило зубы и затылок, и, колотя ногами, взбил белую пену. Сережа не вдруг понял, что на радостях он разбил верхний слой и ледяная вода может погубить девочку. Он схватил ее за руку и повлек на берег.

Там Сережа упал грудью на горячий песок, обнял его обеими руками и, согреваясь, стал подгребать песок себе под бока.

Муза села в сторонке и, выжимая волосы, сказала:

— А я не озябла.

Тяжко дыша, прижимаясь к песку всем худеньким сильным телом, с которого так и не сошел прошлогодний загар, он еле выговорил:

— Хо-оо-ло-оо-дно-ооо…

— Я не знала, Сергей, что ты мерзляк! — добродушно сказала девочка. — В бассейне я купаюсь час, и — ничего. Правда, там вода пахнет хлоркой, и она разъедает весь загар. Вот смотри.

Девочка показала бледные руки и прибавила:

— У нас в городе загар очень ценится.

— А мы не замечаем, — сказал Сережа, оглядывая себя. — Ходим, как черны жужелки!

— Знаешь, как я боялась? — жалобно призналась девочка. — Ноги опущу, а там холодно. Будто кто-то меня вниз тянет.

Она беспомощно надула губы, и Сережа приободрил ее:

— Да ты что? Я-то тут.

Пришла босиком Лидия Александровна и сказала:

— Дети, одеваться!

На той стороне озера разошелся всплеск, будто с берега нырнул человек и скоро вынырнет. Все трое замерли. Всплеск повторился: взбугрилась вода с громом и пеной, и по озеру пошли волны.

— Кто это? — спросила женщина.

Прислушиваясь к всплескам, Сережа ответил голосом, пугающим его самого:

— Щука с серебряными рогами. Она сюда стариком одним посажена охранять горловину, подводный родник, живун, по-нашему. На этом живуне держатся все озеро и весь бор. Если он погибнет, озеро высохнет, а с ним и леса…

Лица у матери и дочери были испуганными, и Сережа, пытаясь успокоить их, прибавил:

— Мне дедушка говорил: «Эта Щука зла людям не делает…»

И осекся: бурун вскипел близко от этого берега, и лилии закачались на волнах.

Лидия Александровна хлопнула в ладоши, как пионервожатая на сборе, и сказала негромко, но повелительно:

— Дети, одеваться!..

При сборах в движениях всех троих была естественная согласованность, какая бывает в семье между людьми близкими. Они разбирали берестяные туеса с земляникой и, хотя в каждом ягод было поровну, выясняли без обиды, кому какой принадлежит. Лидия Александровна взяла в дорогу букет из таволги, колокольчиков и приложила к нему единственную белую лилию, которую она невесть когда сорвала в озере.