— Я люблю тебя, папочка, — шепчу я.
Из глаза у меня выкатывается слеза. Я прекрасно знаю, что — где бы папа сейчас ни был и каким бы он сейчас ни был — назад ему пути нет. И нет никакого подземного царства Аида — мне некуда и не к кому идти, чтобы его вызволить. Но как это чудесно — стоять тут рядом с мамой и вместе вспоминать папу. Я знаю, что в воздухе вокруг нас есть молекулы, которые он выдохнул, в облаках над головой есть молекулы его тела, а в моей памяти отзывается эхом его голос — ведь он читал мне книжки.
Небо такое огромное, такое голубое. Поют дрозды, и где-то высоко-высоко заливается жаворонок. Я пытаюсь его разглядеть, но это невозможно — он слишком высоко и далеко. Я снова смотрю на землю и вижу, что ветер принёс к нашим ногам белое перо. Мама наклоняется, ловит его. И прикладывает к моему плечу.
— Наверняка твоё пёрышко, птичка, — говорит она. — Из твоего крыла.
— Конечно!
Она отдаёт мне перо. Я растопыриваю руки и притворяюсь, будто лечу, зажав перо меж кончиков пальцев. А потом я его отпускаю. Кружась, пёрышко медленно падает на землю, а там его снова подхватывает ветер и уносит прочь — за тропинки, за могилы.
— Теперь ветер повёл перо на прогулку, — говорю я. — И оно не будет знать, куда летит, пока не долетит.
Напоследок мы бормочем ещё какие-то слова, шепчем папе до свидания и — уходим.
Время летит быстро. Небо уже краснеет, скоро сумерки. Я чувствую себя пушинкой, пёрышком, влекомым в неведомые дали… мне не за что уцепиться, как слову, что блуждает в одиночку, без ритма… меня кидает из стороны в сторону, как извилистую линию, что никак не найдёт верное направление. А воздух вокруг такой нежный. Похоже, вот-вот появится Персефона.
— Давай устроим себе пир, — говорит мама. — Хочешь пиццу? Или возьмём домой китайской еды?
Она смотрит на меню заведения под названием СЮ ДАЙ.
— Жареные королевские креветки в соусе кунг пао! — провозглашает она. — Весенние блинчики! Свинина в меду со специями!
Я оглядываюсь на пиццерию.
— Хочу пиццу! Или спагетти-помодоро!
Она смеётся и ведёт меня в ПИЦЦУ И ПАСТУ ОТ МИЛОЙ СИНЬОРИТЫ. Официант радуется нам, точно мы — его близкие, давно потерянные друзья. Называет нас прекрасными дамами. Дарит по красной розе. Мы садимся в глубине ресторана, и поначалу других посетителей, кроме нас, нет, но вскоре появляются семьи и пары. Играет музыка, кто-то напевает «О соле мио».
Мама тихонько подпевает — полкуплета.
Я заказываю пиццу «Маргарита» с анчоусами, маслинами и чесноком.
Мама заказывает самую тонкую пасту — капеллини, — с моллюсками и креветками.
Мы улыбаемся друг другу. Мама пьёт белое вино. Я пью лимонад.
Приносят еду. Восхитительную еду!
— Фантастико! — вздыхает мама.
— Чудессико! — подхватываю я.
— О соле мио! — поёт она опять.
День за окном почти погас.
Я ем три шарика мороженого: фисташки-ваниль-земляника. Мама берёт сливочный десерт с карамелью.
— Одно название чего стоит! — восклицает она. — Панна котта кон карамелло! Повтори!
Мы хором повторяем итальянские слова. Едим сладкое длинными ложками. И хором вздыхаем от такой восхитительной вкусноты.
Мама пьёт кофе, и мы выходим на улицу, где уже сгустилась ночь. Домой возвращаемся той же дорогой, через парк. Вдоль речки. Слышим, как птицы устраиваются на ночлег в кустах и в траве. Замечаем кошек — чёрные кровожадины вышли на охоту.
Мы садимся на скамью у речки. В темноте.
— Хороший день, верно? — спрашивает мама.
— Чудессико!
— И погуляли, и папу навестили.
— Фантастико!
— Ты бодра-весела?
— Не знаю… Скорее да…
— Скорее да — наш лозунг всегда!
Она обнимает меня. Мы наблюдаем, как разгораются звёзды. Потом встаём и медленно идём дальше. Куда аллейка — туда и мы.
— Когда человек вырастает, он перестаёт чувствовать себя маленьким и слабым? — спрашиваю я.
— Нет, — отвечает мама. — В любом, самом солидном возрасте внутри любого взрослого всегда сидит крошечное хрупкое существо.
— Как ребёнок?
— Или как птичка. Она прячется прямо в сердце, — говорит мама. — Кстати, она на самом деле не слабая. Маленькая, да удаленькая. И о ней надо помнить. Если забудешь — беда.
Мы направляемся к выходу, к воротам, но мама неожиданно берёт меня за руку и уводит в темноту, в дальнюю часть парка, за качели и лужайку для игры в шары. Позади остаётся свет фонарей на аллейках. Сквозь ветви деревьев мерцают огни Вороньей и Соколиной улиц. А тут неподвижная кромешная ночь. Я снова вспоминаю о Мире-ином и, вздрогнув, пытаюсь отмахнуться от этих мыслей. Под ногами у меня — твёрдая земля. Вокруг — весенний воздух. Я поднимаю глаза и смотрю в небо, на миллионы звёзд.
Читать дальше