Елена Габова - Отпусти меня

Как же! В журнале уже был листочек со схемой нашего правильного расположения. Схему, наверное, и в электронный дневник успели внести. Инга быстренько постаралась! И Татьяна Сергеевна, Танюшка в просторечии, сразу увидела, что я сижу неверно.

– Трофимова, а ты почему одна? – спросила она звонким голосочком.

– Она еще не замужем! – воскликнул Захар Тимаков.

Все засмеялись, а Танюшка велела Захару не паясничать.

– Соколовский, а ты почему за последней партой прячешься? Ты должен сидеть с Трофимовой. Знаешь?

Серега встал.

– Знаю. Меня не пускают.

– Как это – не пускают? Трофимова, ты что же самовольничаешь? Соколовский – иди к ней!

Вот еще – «Иди к ней!» Это я буду решать, идти ему ко мне или нет.

Соколовский взял рюкзак и направился к моей парте – то есть шагнул, до нее один шаг был. Но я сидела с левого края, и ему пришлось обходить ряд. Но когда он обошел, я пересела на стул рядом.

– Сокол, с другого края иди, с другого! – завопили парни. Им бы лишний повод поржать, повеселиться.

Широкими мужскими шагами Соколовский снова обошел ряд и наткнулся на занятый стул – я на него живо перелетела.

Класс хохотал. Соколовский размеренно ходил туда и сюда, я перескакивала со стула на стул, справа налево, наоборот. Урок подходил к концу, а наша с Соколовским история не завершалась.

– Трофимова! Ты что же делаешь? – звонко закричала историчка. – Ты срываешь историю!

Точно, точно – я срываю историю! Нашу с Соколовским!

Танюшка кричала на меня, но не зло, она просто старалась перекричать общий хохот. Ребята лежали на партах. Видимо, спектакль получался забавный, если даже она, учительница, смеялась вместе со всеми!

Дверь класса открылась, и на сцену явилась Инга. Наверно, проходила по школьному коридору и услышала смех в родном коллективе.

– Посмотрите, Инга Владимировна, что Трофимова вытворяет! – Татьяна Сергеевна утерла платочком слезы смеха.

– Соколовский! Живо марш на место! – крикнула классная, не пожелав войти в курс дела. Да и так все было ясно!

Соколовский снова обошел ряд и все-таки шлепнулся на стул рядом со мной. И уставился на меня с видом победителя. Опять же «с горки», свысока.

– Не буду с ним сидеть. Я же сказала!

Я схватила рюкзак и выскочила из‑за парты, словно рядом со мной сел маньяк. Стояла в обнимку с рюкзаком, как столб, и гадала, что предпринять. А потом в глаза мне бросился Саня Глушенков – один-одинешенек.

Я рванула к нему.

Пусть Соколовский знает, что он мне без-раз-ли-чен!

Инга не стала уговаривать, чтоб я вернулась на место. Все равно же получилось, как она хотела – парни сидели с девушками. Все были довольны – и она, и класс, особенно девчонки. Что я, не знаю, что ли!

Остаток урока к Сане приходили записки – парни поздравляли его с «новой девушкой». А историчка взяла мой дневник и написала родителям, что я сорвала урок истории. А что? Так ведь и было! И по поведению мне поставила пару.

Да ладно! Пусть! Мама мой дневник не проверяет сто лет, а отчиму Роме – что, ему нужно? Скорее всего, он даже не знает, в каком я классе учусь.

Мне понравился урок истории: я повеселила класс. Правда, не по душе итог: я сижу не с Соколовским, а с сутулым Саней Глушенковым.

Почему я делаю не так, как хочу, кто мне объяснит?

Уже две недели сижу с Саней в первом ряду. Он – у окна, я – у прохода. Соколовский сел на мое место и если бы мы оба протянули руки друг к другу, они бы встретились.

Так что он все равно рядом. Мало что изменилось. Мощный черный магнит физически притягивает меня. Только теперь не сзади, а сбоку. Странно, как я не вываливаюсь в проход.

Мои первые «женские прелести» давно закончились, уже и вторые отгоревались, и постепенно я привыкала к мысли, что мне с этим жить. Я смирилась. С природой не поспоришь. Но вот с тем, что на уроках технологии необходимо шить, не могла смириться. Ненавижу шить! Да еще и кроить в придачу! Бред какой-то – в двадцать первом веке самому кроить и шить одежду! А что же китайцы тогда делать будут? Что я, не могу в магазине фартук купить? Или ночную рубашку? Нет, надо снимать мерки, кроить, резать ткань с какими-то напусками на швы здоровыми тупыми ножницами… И за эту фигню в двадцать первом веке ставят оценки! И у меня за четверть выходит двойка! Ха-ха и еще раз – ха!

Однажды в коридоре меня остановила трудичка Вера Петровна.