Алексей Ельянов - Утро пятого дня

— Может, в чем-то вы и правы, — сказал Андрей. — Но ваш совет — от страха. Вы насмерть перепуганы жизнью.

— Перестань, — оборвала его Людмила, — Как тебе не стыдно.

— Знаешь, Людочка, ты уж обзаводись семьей, устраивай свое определенное будущее и не лезь, — резко ответил Андрей.

— Она тебе дело говорит, а ты на всех бросаешься, гениальничаешь, — вступился Руслан.

Андрей даже вздрогнул, услышав слово «гениальничаешь».

— А ты наивничаешь! Ты, может быть, каннибальничаешь за компанию! — закричал Андрей.

— Боже мой, — сказал Дед с горечью. Он схватился за голову. — Разве я мог подумать, что придет к этому? Неужели никуда не деться от такого ожесточения? Что это: честолюбие? гордыня? пробудившийся характер?

В комнате над дверью опять затрещал звонок. Дед извинился и вышел.

Довольно долго мы сидели молча. Трудное это было молчание. Я хотел было показать лист бумаги с адресами, но Андрей остановил меня:

— Знаем, знаем. Ты теперь продекламируешь про свой станок для французского радио.

— До чего же ты злой, — вспыхнула Людмила. — Тебя никто никогда не будет любить, — произнесла она, как заклятье.

— А ты знаешь, что такое — любить? — язвительно спросил Андрей. Он хотел сказать что-то еще, но в это время вошел Дед.

— Может быть, ты, Андрей, и в самом деле прав, — сказал он грустно, — что я говорю, как человек, перепуганный жизнью, вернее — пуганный. Она пугала меня довольно часто: во время войны, да и в мирное время. И теперь мне страшно: что будет с тобой? Твоя злоба погубит тебя. Злобный роман — что может быть чудовищнее? Да ты его и не напишешь, злость не даст. Да и мастерства нет.

— Напишу, — сквозь зубы процедил Андрей. — Даже если вы все возьмете лопаты и станете заваливать, забрасывать, закидывать меня своими советами, а потом начнете утаптывать, утрамбовывать, приплясывать, то и тогда я напишу. Или там, внизу, под вашими советами, или наверху, послав все к черту.

Андрей был в ярости. Он встал. Лицо его покрылось красными пятнами.

— Вы все скучные и трусливые люди, — сказал он. Когда один против всех, вы это называете злобой, а когда все против одного — это, по-вашему, добродетель. Я никого из вас больше не люблю и не хочу видеть. Никого!

Если бы я мог, я бы закрыл Андрею рот, чтобы он не произносил этих страшных слов. Еще немного, и Дед, кажется, выгонит его из дома. Я знал, какой он бывает беспощадный, непримиримый. Я очень боялся его гнева. Он мог так отхлестать презрительными словами, что, кажется, после этого и жить незачем.

Дед молчал. Сумрачным стало его лицо. Будто пеплом покрылись морщины. Но глаза его, большие, глубокие, были полны не гневом, а состраданием.

— Ты и его не любишь? — глухо спросил Дед, показывая на меня.

— Да, и его, — не глядя на меня, сказал Андрей.

Я был поражен. Я уже ничего не понимал.

— Значит, ты не любишь и свою мать, и Олю? — тихо спросил Дед.

Лицо Андрея побледнело. Я ждал, что он сейчас скажет: «Нет! Все, что я говорил, неправда! Я люблю вас всех. Мне дороги все мои друзья». Как же можно не любить свою мать?

Но сдавленным голосом Андрей сказал совсем другое:

— Я хочу быть островом. Чтобы никто ко мне, и я ни к кому.

— По-моему, это просто невозможно. Тогда не стоит жить, — горько сказал Дед.

— А теперь вы правы. По крайней мере, последовательны. Прощайте, — сказал Андрей и быстро вышел в коридор.

Тихо-тихо стало в комнате. Медленно плавал дым в косых лучах солнца. И опять мне показалось, что покачиваются стены, книги на полках стеллажей.

— Он сошел с ума, — с отчаяньем сказала Людмила, приподнимаясь со стула.

Заверещал звонок на стене. Хриплый голос был настойчивым, требовательным. Дед вышел из комнаты. Я побежал за Андреем, но его уже не оказалось на лестнице. Я вернулся.

— Ну и пусть, — сказал Руслан.

— Он сошел с ума, — с прежним отчаяньем повторила Людмила.

Пришел Дед. Он был подавлен.

— Простите меня. Скоро придет врач. Встретимся завтра, на дне рождения Лени.

Дед крепко сжал в пальцах свою трубку. Седые волосы спадали ему на лоб, глаза будто спрашивали у нас троих, его учеников: «А вы? Вы тоже уйдете когда-нибудь, как ушел Андрей?»

— Оказывается, мы ничего не знаем друг о друге, — сказал Дед. — Когда я его хвалил, мне хотелось его поддержать, чтобы он дорос до самого себя. Но кто-то из нас двоих поспешил. Неужели всем вам, всем кружковцам я могу принести такое вот?..

Дед торопливо пожал нам руки, мы вышли на улицу.

— Какой Андрей все-таки жестокий, — сказала Людмила чуть не плача.