Алексей Доронин: Утро новой эры

Когда Эбрахаму Сильвербергу доложили о находке, он был в бешенстве. Но длился приступ иступленной ярости не больше пяти минут. Его психика давно стала инертной, и эмоции не держались долго; это же он замечал в последнее время за другими. К тому времени, когда нарушителя привели к нему, ярость капитана сменилась обычной апатией, а про желание первым делом тряхнуть недоумка как тряпичную куклу он и вовсе забыл.

Жалкий идиот. Естественно, этот Брешковиц не мог предполагать, что все, что он вытворял наедине, не оставалось тайной для командования, и что священное privacy на борту грубо нарушалось. Никто из экипажа, кроме капитана и старшего помощника, не знал, что во время переоборудования в Испании в каждой каюте была установлена скрытая камера. Изображение с них не отслеживалось в режиме реального времени (хотя для профилактики самоубийств и это первоначально делалось). Но при возникновении подозрений можно было просмотреть запись за любой из последних дней. А подозрения возникли.

Взять хотя бы остекленевший взгляд, с которым калифорниец часто приходил на мостик. Или тот случай, когда он ночью разговаривал сам с собой, будто беседовал с кем-то по телефону. Половину свободного от вахт времени он проводил в комнате отдыха, где смотрел старые комедии – с убранным до минимума звуком. Смеялся до слез, глядя на безмолвные выкрутасы Джима Кэрри или Майка Маерса, один в пустом зале.

Кого же этот долбанный Центр Национального Спасения прислал?

– Как это понимать? – только и спросил капитан, когда Роберта привели к нему в каюту. Джон Ковальски, старший помощник, выполнявший на борту функции блюстителя закона – дюжий поляк – встал за спиной нарушителя режима, хотя вряд ли в том была необходимость. Вид у пойманного с поличным был спокойный, глаза не бегали. Он, казалось, ожидал этого со дня на день и давно смирился со своей судьбой. Капитан не думал, что тот способен схватить со стола ножницы и всадить ему в грудь.

Он потряс перед лицом Роберта Брешковица пакетиком с белым порошком.

– Вы, надеюсь, не будете отрицать, что это ваше?

– Это мое… сэр.

– Когда вы начали?

– Еще в Австралии. Каждый снимает боль, как может.

– В медпункте вам могли назначить антидепрессанты. А вы, похоже, нашли кое-что посильнее, чем прозак. Знаете, хоть вы и гражданский специалист, я могу отдать вас под трибунал. Черт побери, согласно новым полномочиям я и сам могу вышибить вам мозги. Понимаете?

Мерзавец кивнул. «Если вы считаете нужным», – говорил его взгляд. Он знал, что незаменим.

Хорошенький выбор. Доверить ядерное оружие неуравновешенному человеку или провалить задание. Этот гражданский, разрабатывавший программное обеспечение для крылатых ракет, ввиду чрезвычайных обстоятельств был зачислен в экипаж в качестве оружейника [1]. Именно он должен был готовить полетное задание для ракет, которые поставят точку в этой долбанной войне.

Хотя в разрушенном мире он вряд ли мог сделать что-либо еще хуже. Он мог угрожать прежде всего тем, кто находился на борту. Но именно за них капитан и отвечал, поэтому решил держать Брешковица под контролем каждую секунду.

– А это что? – он показал Брешковицу внешний жесткий диск, старую модель размером с сигаретную пачку (новые были не больше флэш-карты). Диск нашли там же, где и героин – в нише, куда убиралась складная койка.

– Я думаю, вам стоит это посмотреть, сэр.

– Как будто у меня нет других дел. Так уж быть, я закрою глаза на ваши шалости. Если надо, я прикую вас к компьютеру, как галерного раба. Я хочу, чтобы каждая наша ракета попала в цель и мы, наконец, убрались из этой задницы. А до этого вы будете каждую секунду под надзором. Отправляйтесь спать. Завтра у вас будет трудный день. Джон, – обратился капитан к старшему помощнику, – отведите его на гауптвахту. А эту дрянь сожгите.

Оставшись один, капитан тяжело опустился в кресло – единственное на судне, где экономия веса и пространства заставляла обходиться компактными складными стульчиками.