Алексей Ельянов - Утро пятого дня

Владимир не ожидал, что сразу окажется посреди комнаты один.

Я сел на диван.

Длинный, растерянный, весь на виду в своем черном дорогом костюме, он медленно провел пальцами по лицу, точно хотел стереть взгляд моих глаз и глаз Любы. Она все еще стояла у дверей и смотрела странно. Было непонятно, довольна она этим приходом или нет. Но что-то сложное было между ними, я это чувствовал. Люба стала другой, исчезла простота и веселость, она, кажется, не знала, как держаться.

Владимир сдержанно, слишком сдержанно шагнул к старому венскому стулу и сел на него, но не так, как садятся обычно, а верхом, скрестив на изогнутой спинке тонкие сухие руки.

— Бежал к тебе через весь город. Показалось, что ты уже уехала. Боялся опоздать, — сказал Владимир. Он говорил сдержанно, и все же трудно было ему скрыть волнение.

Люба улыбнулась.

— А ты все такой же догадливый. Я действительно собираюсь уехать.

Слова «все такой же» Люба произнесла, будто напомнила о чем-то хорошем — прошедшем, но незабываемом. Она подошла к патефону, закрыла его.

Куда она собирается уехать? Ведь только что вернулась.

— Как, когда? — переспросил Владимир. И задумался на мгновение. — А? Ну конечно, конечно, — горячо заспешил он. — Я и тогда приехал кстати. — И по взгляду Любы понял, что ошибся, его «кстати» оказалось совсем некстати.

Владимир замолчал, крепко сплел пальцы. Молчала и Люба. Она теперь подошла к этажерке с книгами, выдернула какой-то серый томик, стала листать книгу. Как она изменилась! Какая она сдержанная, даже суровая. Наверное, Владимир пришел к ней сказать о чем-то важном, а она почему-то не хочет слушать. Или только делает вид, что не хочет. Ей неудобно, что все это происходит при мне. Я, кажется, тут лишний. Неужели мне придется уйти навсегда?

Молчание затянулось, оно стало трудным для нас всех.

— Нужно поговорить. Выйдем в коридор, — негромко сказал Владимир.

— Можешь говорить и при нем, — сказала Люба. Она сказала это так, что я понял, — ей не хочется разговаривать с Владимиром наедине. Я подумал, что все-таки напрасно сижу здесь, когда у них все так сложно. Странная она, Люба. Странными были ее письма и рисунки. Взрослая она. Мне казалось, что она моложе, что ей столько же лет, сколько и мне, а теперь вижу — она старше меня, взрослее. Теперь она держится совсем как взрослая девушка, даже женщина. И Владимир пришел к ней по какому-то очень важному делу. Надо уйти. Оставить их. Мы встретимся потом.

— Прости, Люба, я пойду. Уже поздно, — сказал я и встал с дивана.

— Нет, нет, не уходи, посидим, поболтаем, — остановила она меня. — Владимир торопится. Ты ведь ненадолго, правда?

— Простите, — сказал Владимир, вытянулся во весь рост и оказался выше меня чуть ли не вдвое. Но не было в его жесте ни угрозы, ни высокомерия. Он был подавлен. А я растерян, удивлен и обрадован. Люба меня оставляет, а его выпроваживает. И он так легко подчиняется ей. Такой видный, сильный, — и ничего не может поделать. Ему остается только уйти.

— Ты, значит, не изменила своего решения? — глухо спросил он.

— И не изменю.

На этом их непонятный разговор закончился. Владимир сухо кивнул мне и вышел. Люба пошла проводить его до дверей. Они о чем-то пошептались, и Люба громко сказала:

— Не надо!

Странно я себя чувствовал. Не понимал, что происходит, только догадывался. Мы с Владимиром, наверное, были соперниками, но я не сердился на него. Теперь, когда он ушел побежденный, я даже испытывал к нему расположение: мне понравилась его выдержка, я впервые видел, как ведет себя мужчина, когда его не хотят принимать и слушать. Но я очень не хотел бы когда-нибудь оказаться на его месте.

Люба вошла в комнату, поправляя волосы. Она была чем-то расстроена и огорчена.

— Я тебе все расскажу. Все-все, — негромко сказала она. — Я тебе верю. Я тебе сразу поверила, как только мы встретились. Я и письмам твоим верила. Не сердись, что я сказала тебе «уходи». Со мной это случается: думаю одно, а говорю другое. Мне иногда бывает так одиноко, так чего-то хочется — места себе не нахожу. Кажется, что жизнь у меня хуже всех. Все чем-то заняты, куда-то торопятся, что-то делают, им хорошо, а я только мечтаю и жду, жду чего-то невероятного, чего, может быть, и нет вовсе. Кисну, кисну, а потом как рассержусь на себя — иду куда глаза глядят, знакомлюсь, с кем попало. Так и с этим Володькой мы познакомились год назад. Он преуспевающий. Сначала он мне нравился, а потом опротивел. Так опротивел — видеть его не могу… Ленька, мне так не хочется становиться взрослой, ты не представляешь.