Александр Батров - Утренний Конь

Это привлекло внимание негра. Он вздрогнул, покачал головой и как-то весь сжался.

Кошка съела мороженое и прыгнула на колени негра.

— Отдыхай, ладно, — произнес он добродушно. — Видать, ты славная кошка, да… Еще немало судов лежат на дне… Война… Я бы все отдал, чтобы никогда больше не было ее!.. Вот, даже руку. О, это очень хорошая рука!

Негр вздохнул и с ласковой грустью поглядел на свою руку, словно на самом деле навсегда расставался с ней.

— И даже отдал бы две! — подумав, сказал он. — И ноги. И голову. Оставил бы только уши, чтобы слышать, как радуются на земле люди! Но что с тобой говорить?

В это время на скамью, где отдыхал негр, села девочка с куклой. Длинноногая, черноглазая, смешная девчонка.

Она поглядела на негра. Негр поглядел на девочку.

Ветер отклонил в сторону одну из ветвей дикого каштана, под которым они сидели, и на кошку, куклу, негра и девочку полился золотой свет солнца.

— Война, она может отравить и солнце, — сказал негр. — Я-то хорошо знаю ее…

Девочка тоже подумала о солнце и спросила:

— Почему солнце всегда веселое? И где ты так загорел?

В ответ негр щелкнул пальцем по куклиному носу.

— Не надо! Она у меня и так курносая, — строго заметила девочка.

— Как же зовут твою маленькую леди? — спросил черный матрос и тут же забыл о своем вопросе…

…Он видит огромное небо. Он видит океан. Он видит в океанском просторе «Линор» — грузовое судно, идущее из Нью-Йорка в Англию. Он видит на палубе «Линор» негритянку в поварском колпаке. Она смеется.

«Арчи!» — кричит она мальчику, сидящему на корме.

Но мальчик не слышит голоса матери. Он поет, и океан — на нем ни шороха, ни всплеска, — словно задумавшись, слушает песню мальчишки. И вдруг взрыв над кормой. Смерть? Небо и смерть! Океан и смерть! И крик жены! И оборвавшаяся песня сына… Да, такое не забывается!..

Лицо негра посерело. Он закурил, заметно волнуясь.

— У тебя глаза потеют. Им жарко, — сказала девочка. — Но, может быть, ты и вправду плачешь?

Негр вытер рукавом слезы и улыбнулся.

Рыжая кошка уснула. Негр осторожно подул на нее.

— Сейчас в мире кружится добрый ветер — люди не хотят, чтобы от них осталась вот такая серая пыль! — Он стряхнул пепел с конца сигареты и задумался.

Девочка в свою очередь подула на кошку.

— А по-каковски ты все болтаешь? — спросила она. — Ты, наверное, оттуда… — Она показала глазами на морскую даль.

— Иес! — обрадовался негр. — Да, Америка! Но только я не живу дома… Нет работы. Я плаваю на панамском судне. Но Америка со мной… Она здесь! — Он ударил себя в грудь, а затем осторожно постучал по груди куклы.

— Она — Кнопка! — сказала девочка.

— Кнопка! — повторил негр.

— А ты? — спросила девочка.

— Я Гарри.

— А я, видишь, Танька!

Представившись друг другу, они мигом подружились. Не прошло и минуты, как они, громко смеясь, гладили проснувшуюся кошку. Их руки сплелись, огромные руки негра и ручонки веселой маленькой одесситки.

— Так вот где ты, козленок! — послышался позади голос, и к ним подошла молодая женщина в белом платье.

— Мама, — сказала девочка, — я тоже хочу быть черной!

— Будешь, вот поедем на пляж, в Лузановку…

Девочка поднялась и протянула негру свою куклу.

Женщина в белом платье улыбнулась.

— Берите, берите, у вас, наверное, дома дети…

— О, сувенир, — сказал негр, очень довольный.

Когда мать с девочкой ушли, черный матрос снял с колен кошку и посадил на скамью.

Прижимая куклу к груди, он гордо прошелся с ней вдоль цветочной аллеи. Прохожие глядели на него с улыбкой.

Он сошел вниз, в гавань.

— Добрая девчонка, — сказал негр. — Мы с ней славно поговорили!

Он поглядел на чаек, парящих над бухтой, и помахал им курносой синеглазой куклой.

С одной стороны степь. С другой — море. Море и степь молчат. Стоит жаркая тишина. Но в ней чувствуется какая-то напряженность. Может быть, упругость струны, тронешь — и резко зазвенит… И вдруг издалека доносится монотонный скрип колес. Это тащит усталая лошаденка подводу с жалким цыганским скарбом. За подводой идут трое цыган, и с ними высокая цыганка с девочкой.

Идут молча, каждый погружен в свои мысли.

«Скверная пошла жизнь», — думает старый цыган Никола в рваной фетровой шляпе. Спекулировать перцем, синькой и нафталином строго-настрого запретили. А нет торговли — нет жизни. Надо работать. А работать не хочется. Его отец не работал. Дед не работал. Весь род Николы не работал, а только вольно шел по земле…