Александр Батров - Утренний Конь

«Теперь ступай, черноглазая, домой», — добродушно велел он девушке.

Но Саритта не уходила. Богдан понравился ей.

«Вы слышали, сеньор, как назвали меня матросы? Но я не такая девушка. Нет, не такая!»

Богдан догадался, о чем идет речь, и махнул рукой:

«Да я ни о чем не думаю!»

Он собрался было уйти, но Саритта удержала его за руку.

«Сеньор, я совсем одна…» В глазах мексиканки заблестели слезы, и она показала рукой на чайку, которая одиноко парила в небе.

Так они познакомились.

Всю жизнь Саритта была Богдану верной подругой.

Богдан вздохнул, покачал головой и зашагал быстрее.

На улице была осень. Шумела желтая листва. Сырой ветер срывал листья с деревьев, но не кружил их в воздухе, а приклеивал своим влажным дыханием к земле. Вскоре ветер улегся.

Гетто находилось в нескольких километрах от города, на поляне, поросшей блеклой травой и со всех сторон обнесенной колючей проволокой. За ней находились деревянные, наспех сколоченные бараки.

Здесь Богдан остановился. Но румынские солдаты прогнали старика. Тогда он стал требовать пропуск в гетто. Богдана отвели в комендатуру.

Комендант гетто был немец, блондин, чисто выбритый, в новой, еще пахнувшей складским помещением форме. Он сидел за столом, на котором стоял зеленый полевой телефон и лежал раскрытый серебряный портсигар с длинными сигаретами.

— Там, в гетто, сидит моя баба Сара… — сказал Богдан.

Комендант с любопытством поглядел на рослого старика.

— Капут вашей бабе Саре! — ответил он Богдану по-русски. — Все бабы Сары капут!

— Она мексиканка, — сказал Богдан.

— И мексиканкам капут! Весь мир капут! — Немец махнул рукой: — Все бабы Сары капут!

Богдан вытер выступивший на лбу пот и сказал:

— Вы должны забрать меня в гетто, я еврей.

— Имя? — спросил комендант и прищурился.

Наглухо застегнув ворот рубахи, Богдан ответил:

— Янкель.

— Фамилия?

— Вайнер.

— Так, значит, вы Янкель Вайнер, — сказал немец.

Он подошел к Богдану и изо всех сил рванул книзу ворот его рубахи. Грудь Богдана обнажилась. На ней синело распятие — татуировка, сделанная им еще в мальчишеские годы.

Комендант рассмеялся, снова сел за стол и сказал:

— Идите, глупый большой русский старик, домой.

— Верните мне бабу…

Телефонный звонок заглушил слова Богдана. Комендант взял трубку, послушал и стал отвечать по-немецки. Говорил отрывисто, медленно, а потом торопливо добавил:

— Аллес, аллес, — и положил трубку.

Эти слова имели отношение и к Саритте. Она лежала на земляном полу барака, битком набитого женщинами, и спала, положив голову на колени соседки. Саритте снился сон, будто она родила близнецов, двух прелестных девочек, а Богдан купает их в лохани, наполненной прозрачной теплой водой… Саритту разбудили ударом приклада. Ее вывели наружу вместе с другими женщинами и повели к оврагу, в сторону моря.

Перед ней в последний раз открылась морская даль. Тяжелая золотистая зыбь глухо шумела. Старуха поискала глазами парус и, не найдя, почему-то огорчилась. Море было безлюдно.

А Богдан все еще стоял в комендатуре.

Он снова потребовал:

— Заберите меня в гетто…

Комендант взглянул на часы:

— Идите, ваше счастье, что я сегодня добрый. Сегодня день моего рождения… А сейчас всем бабам Сарам капут. — Он во второй раз взглянул на часы и поднялся.

За окном раздалась пулеметная стрельба.

Всей тяжестью своего большого тела старик навалился на коменданта. Богдан только дважды ткнул его голову о край стола, и день рождения коменданта стал также и днем комендантской смерти.

…Четверо фашистских солдат повели Богдана к оврагу по серой блеклой траве. Но осень неба была еще ярко-синей. И Богдан сказал небу:

— Хорошая у меня была баба Сара!

Он сказал это и солнцу.

Увидев на своем пути алый цветок, который словно бежал ему навстречу на тонком стебельке, Богдан осторожно обошел его, чтобы не задеть ногами.

— Хорошая у меня была баба Сара! — сказал он и цветку.

Подойдя к оврагу, Богдан остановился.

Коротко, глухо прозвучали выстрелы.

День был прозрачен, чист, пах терпкой земляной свежестью. Ветра не было. Но алый цветок тихо покачивался на своем стебельке и светился как маленькое солнце.

В один из первых дней освобождения Одессы ко мне на контрольный береговой пункт патрульные привели черноглазую девушку в кирзовых сапогах и с двумя медалями «За отвагу» на зеленой гимнастерке.