Леонид Сергеев - Самый дружелюбный пёс на свете. Железный Дым

В десять часов утра мы уже сидели на платформе Идрица и ждали поезд на Москву. Над нами было абсолютно чистое голубое небо. Голубизна прямо-таки искрилась, и в ней с писком носились стрижи.

Дым смотрел вдаль — туда, где за домами блестела Великая. Он был не прочь вернуться к реке, собрать байдарку и плыть к Чудскому озеру и дальше до самого Балтийского моря. Я перебирал в памяти все десять дней путешествия.

Наш багаж состоял из одной байдарки, завернутой в полиэтиленовую пленку (сумку с посудой мы отдали первому попавшемуся рыбаку, когда рано утром причалили к Идрице). Нас с интересом разглядывал парень, сидевший с баулом на соседней скамье. Он все время усмехался, его так и подмывало что-то сказать нам. Он долго крепился, но все же не выдержал:

— Туристы-заочники, ха! В вашем возрасте уже поздно заниматься водным спортом, а дворняжка она и есть дворняжка, ей только брехать во дворе. Вот у меня ротвейлер…

Дым с презрением посмотрел на парня и отвернулся. А я решил высказать этому балбесу все, что думаю о таких, как он, но только раскрыл рот, как Дым положил голову мне на колено, подмигнул и растянуто выдохнул:

— Не обр-ращай вни-имания!

Это он произнес на чистом русском языке, даже с московским акцентом. Меня не удивил этот новый прорезавшийся талант моего друга, ведь если собака талантлива в чем-то одном, она, как правило, талантлива и во многом другом (как и человек, кстати). Удивила выдержка Дыма; я подумал — каким же надо быть уверенным в себе, чтобы не замечать всякие мелкие уколы.

Я вспомнил, что благодаря Дыму, его высокому знанию лоции мы ни разу ни во что не врезались. Он искусно руководил маневрами нашей байдарки. По сути дела, я только выполнял его команды. Конечно, случалось, мне доставалось от него: он орал на меня, отчитывал за нерасторопность, но капитан и должен быть требовательным и жестким. Мягкотелого капитана команда никогда не будет уважать, такой капитан на судне — попросту тряпичная кукла.

Вспомнил, как при крушении Дым за веревку тянул нашу полузатопленную лодку, поднимая тучу брызг. Но я забыл сказать, что когда мы с Дымом просто плавали наперегонки, он без всяких брызг, бесшумно разрезал носом гладь воды; за ним только тянулась серебристая цепочка пузырьков. И он всегда меня обгонял. И ныряет Дым без брызг, на поверхности лишь крутятся ровные завитки. Говорю совершенно объективно — Дым первоклассный ныряльщик. Да, собственно, это подтвердил и водолаз.

Я вспомнил, как во время урагана Дым спас мне жизнь. Ведь я лежал в палатке без сознания и, если бы не он, пошел бы ко дну в брезентовом мешке. В общем, потрясающий у меня дружище, ни с кем не сравнимый.

В заключение хочу отметить погоду. Дни в основном были двух видов: жаркие и очень жаркие, когда нас спасала только река и тень от деревьев. Что и говорить, погодка стояла прекрасная — точно мы заказали ее для себя. Ее и маршрут, конечно. Ведь с чем с чем, а с приключениями нам повезло.

Спустя месяц после нашего возвращения в Москву я получил письмо от Николая из Лесопильни. В нем он сообщал, что подъемный кран вытащил из болота обломки нашего истребителя «ЯК» времен войны. И что по номеру мотора определили летную часть и фамилию летчика.

А в конце года я получил бандероль из далекого сибирского городка. В бандероли лежало письмо от сестры летчика. Она благодарила нас с Дымом за то, что мы помогли разыскать останки ее брата. Вместе с письмом в бандероли лежала медаль, которую, по словам сестры летчика, сделал ее внук. Медаль представляла собой кругляк, аккуратно вырезанный из консервной банки. На нем синей краской было написано: «Отважному Дыму за героический подвиг!».

…В некоторых странах собакам поставлены памятники. В Париже — сенбернару Барри, который во время снежных лавин в горах спас сорок человек. На Аляске — вожаку упряжки Балту, который во время эпидемии доставил в занесенный снегом поселок лекарство. В Италии — Верному, который четырнадцать лет каждый вечер подходил к поезду встречать хозяина, убитого на войне… В нашей стране нет таких памятников. Я надеюсь, когда-нибудь они все же будут. И один из них — Дыму. Мой друг — беспородный, мало кому известный (разве что только в районе Великой), — его заслужил. Думаю, читатели со мной согласятся.