Лев Кассиль - Ход белой королевы

— Ой, Степан, — протянул я с подозрением, — что-то ты больно уж переживаешь крепко. Ты, часом, не того?.. а?

— Ну вот, спасибо! Новое экстренное сообщение нашего специального корреспондента! — Степан даже на постели присел. — Ты, по-моему, старик, знаешь моё правило: вышел тренировать на снег, сам — лёд.

— Ох, господа присяжные, кажется, лёд тронулся. Как бы ты, Степан, подтаивать не начал.

Чудинов одним рывком сгрёб меня на груди за лацкан пиджака и сердито потряс одной рукой.

— Чего взъярился? — спросил я. — Девушка действительно стоящая. — Я почувствовал, что рука Чудинова медленно высвобождает меня. — Такое что-то в ней есть настоящее…

Сам не зная почему, я вздохнул, и Чудинов тоже почти одновременно со мной глубоко перевёл дух, но сделал вид, что кряхтит, и закашлялся.

— Вот видишь, — сказал я, — в одно дышим, как говорится, душа в душу. Все понимаю, брат. Да, туги твои дела, Степан, я вижу. Но ничего, сдюжишь как-нибудь, я в тебя верю.

— Ты бы с ней, может быть, перед отъездом поговорил, что ли? — неуверенно и просительно начал Чудинов. — Намекнул бы, что, мол, нельзя зарывать талант в землю или в снег, как хочешь. Что тебя учить, ты же причастен к изящной словесности.

— Вот-вот… Такая уж у меня миссия… — не выдержал я. — Мне уже не раз доставалась роль Сирано де Бержерака [11] Сирано де Бержерак — гасконский поэт XVIII века, герой известной одноимённой пьесы французского поэта-драматурга Эдмонда Ростана, в кото­рой воспеты блестящий ум, храбрость и рыцарское благо­родство, скрывавшееся под уродливой внешностью Сирано. Умный, талантливый Сирано пишет письма от имени кра­сивого, но бесталанного юноши его возлюбленной Роксане, в которую сам Сирано тоже страстно влюблён. . Мои красивые, великолепно сложенные друзья-герои изнемогают от нежных чувств, а я, как говорится, мордой не выйдя и фигурой должной не обладая, строчу за них любовные послания, намекаю, объясняюсь в их пользу, составляю речи для публичных выступлений. Иногда даже за них и статейки пишу. А им остаётся только подписать и прославиться.

— Да ты чего это взбеленился? — Чудинов был несколько изумлён. — Такая уж у вас, литераторов, планида, как говорится: освещать, растолковывать, а где надо — кое-что и приукрасить или умные мысли свои изложить от имени авторитетного лица. Но что-то ты больно растревожился? Уж не сам ли того?..

Он перескочил со своей постели на мою, сел рядом и, одной рукой обхватив меня за плечи, крепко обнял:

— Не злись, старик, я же пошутил. Ты же знаешь, я литературу и печать вполне уважаю, именно за то, что такие вот, как ты, сами с макушкой в жизнь лезут… Беспокойное вы племя, журналисты. Я это в вас и ценю. Но иногда вы обязаны бороться с немотой жизни и помочь ей, заявить во всеуслышание о том, для чего другой слов не найдёт.

— Степан, — сказал я уже серьёзно, — кажется, мы с тобой не первый год друг друга знаем. Что же тут крутить?.. Конечно, попал ты сюда не без моего участия. Хоть бей, хоть прощай — врать не стану. Постараюсь тебе и тут помочь. Но только говорить с ней — это уж избавь. Хватит мне одного твоего характера… А что, правда, если мы её через газету местную? Я этого Ремизкина организую тебе. Поставим вопрос о настоящей спортивной учёбе, о зазнайстве, о неумении пробиваться сквозь трудности и поражения, а?

— Этого ещё только недоставало! — Чудинов отмахнулся. — И так сплетни тут какие-то идут. Ещё мальчишка этот пуговицу мою нашёл где-то. Тычет её всем, твердит, что у меня оторвал в ту ночь.

— О-о! Забыл совсем! — остановил его я. — Можешь обещать мне, что ни с мальчишкой, ни с Наташей ты на эту тему говорить больше не будешь, ни опровергать, ни доказывать, — ни слова?

— Что за вопрос!

— Ну, так бери. — Я протянул ему руку, раскрыл ладонь. На ней сверкала выпуклая пуговица в форме футбольного мяча с рельефными дольками. — На, пришивай, а то у тебя, вижу, не только пуговица, но и душа не на месте.

— Неужели отнял? — поразился Чудинов.

— Зачем? Договорились миром. Очень толковый парнишка.

Я покинул Зимогорск, предварительно обо всём договорившись с Ремизкиным, и он проделал то, что было задумало, уже без меня.

Дня через три после моего отъезда Чудинов, придя на работу, заметил, что все как-то странно поглядывают на него.

— Крепко, однако, вы Наталью, — сообщила ему Маша Богданова. — Вы, конечно, правы, только уж очень обидно ей будет. Больно уж вы её проработали.