Лев Кассиль - Ход белой королевы

— Когда признаетесь, тогда и отдам, — невозмутимо отвечал Сергунок.

Чудинов шагнул было к Сергунку, но мальчишка мигом сорвался с места и стремглав понёсся вниз с холма.

— Ну, вот видишь, как это всё дурацки складывается? — вконец расстроился Чудинов. — Теперь будет этой пуговицей щеголять. И так от разговоров тошно, а тут она ещё закапризничала, обиделась. Ну вас тут всех к лешему, в самом деле! Вот брошу, и всё. Ты слышал, она уже чуть было не корила меня, будто я какие-то на неё права имею. Припуталась ещё эта история на мою голову! Может быть, ты поговоришь как-нибудь с ней, а, Евгений? Ты же у меня красноречивый, лирик, не мне чета.

Я действительно решил поговорить, правда не с Наташей, а с её упрямым питомцем. Дело принимало ненужный оборот и могло сейчас только вызвать раздражение у Наташи и Степана.

Наутро я подошёл к интернату. Ребята играли во дворе за палисадом, прокапывали ход через наметённые за ночь сугробы. В некотором отдалении от других детей стоял Сергунок. Он что-то кричал в трубку, свёрнутую из старой газеты, а Катюша ездила перед ним взад и вперёд на маленьких лыжах. Я не сразу понял, что это была за игра.

— Руки с ногами соображать надо! — кричал Сергунок.

— Я и так их соображаю, — на ходу звонко отвечала Катюшка и вдруг совершенно другим голосом, тихо спрашивала: — Погоди, я не играю. Как это — соображать?

— Ну, чтобы заодно вместе, разом махались, — так же тихо и совсем другим тоном пояснил Сергунок, но тут же кричал в газетную трубку свою: — Коленкой, однако, не вылягивайся!

Катя деланно громко:

— Я и не вылягаваюсь совсем… — И опять тихо — А ты мне должен на «вы» говорить. — И снова громко: — А если вы будете меня все переучивать по-своему, так я не стану вас больше слушать вовсе. Сам носом в снег тыкнулся, а учит!

— Это когда я тыкнулся? — возмутился Сергунок.

— Ну, я это ему говорю как будто. Помнишь, как он кувыркнулся? — И они снова возвращались в игру. — Никто вас не заставлял учить!

— А вы, однако, ваш характер покиньте!

— А вы не кричите на мой характер. У вас ещё у самого хужее и грубже. Мне даже довольно очень совестно, что вы на меня так выражаетесь. И ещё неизвестно, что вы лично спасли! Докажите!

— И докажу, — сказал вдруг Сергунок и полез в карман.

Тут я решил, что самая пора вмешаться.

— Эй ты, спасённый, — начал я, подойдя вплотную к палисаду. — Во-первых, здравствуй, приятель. Иди-ка сюда.

— Здравствуйте, я вас знаю. Вы тоже из Москвы, редактор.

— Правильно, почти так. Иди-ка ко мне. — Я обнял его у калитки и вывел на улицу. — Слушай, друг милый, что это ты пуговицей какой-то хвастаешь? Почему дяде Степану не отдал? Ходит из-за тебя человек расстёгнутый.

— А чего он не признается, что спасал!

Он насупился и высвободил своё плечо из-под моей руки.

— Погоди, не об этом сейчас речь. Как тебя зовут? Сергун?

— Сергун. Сергей я.

— Ну вот, Сергей, можно с тобой поговорить по-взрослому, как мужчина с мужчиной?

— Это как два товарища промеж собой?

— Вот-вот, именно.

Я взял его под руку, и мы с ним степенно прогуливались вдоль палисада, ведя спокойный, солидный мужской разговор.

— Понимаешь, дружок, нечего шуметь. Ну, спасли тебя, скажи спасибо. Все уж про то забыли, а ты тут булгу поднимаешь, тётю Наташу только зря волнуешь. Они начали заниматься с дядей Степаном, а тут ты со своей пуговицей. Он не признается, вот у них ничего и не получится. Она ведь гордая, тётя Наташа, думает: «Ах, он считает, верно, надо поблагодарить его, я ему обязана, что спасал», и всякое такое. Знаешь, она… как тебе сказать… они все, тётеньки, такие… — Я тоже был не мастер разговаривать с ребятами, а этот круглолобый чертёнок вообще-то был не из болтливых. Хмыкал, отмалчивался или отвечал односложно своим хрипловатым баском. — Верно, ведь все тётеньки такие? — повторил я.

— Понятно, женщины, — подтвердил Сергунок.

— Молодец, умница! Все понимаешь.

Тут я решил, что самая пора вмешаться.

Поощрённый похвалой, Сергунок решил развить мою мысль:

— Она ещё возьмёт да и сообразит: «Надо, мол, однако, пожениться на нём» — и уедет.

— Слушай, Сергей… Кх… — Я закашлялся. — Ты поначалу так умненько все и хорошо говорил, а теперь уж болтаешь пустое. Но одно запомни: я вот скоро уеду в Москву обратно, а ты тут про все цыц, молчок. Пусть тётя Наташа хорошо-хорошо потренируется с дядей Степаном, пока в будущем году на спартакиаде всех не победит. А потом мы вместе с тобой все докажем и пуговицу предъявим. Ты про неё, я надеюсь, тёте Наташе ничего ещё пока не говорил? Правильно! А то отняла бы непременно. Ну, потерпи немножко ещё, я тебя как человека прошу.