Лев Кассиль - Ход белой королевы

— По-товарищески? — переспросил Сергунок.

— Вот именно, как товарищ товарища.

Сергунок задумался:

— А если я потерплю, не скажу, вы меня на тот год возьмёте с тётей Наташей на спартакиаду?

— Далеко глядишь. Ну, обещаю.

— И билет дадите?

— Договорились, — заверил я его.

На окраине Зимогорска, где сквозь заснеженные ели видны были корпуса обогатительной фабрики и металлические фермы эстакады, по которой подвозили руду, Чудинов тренировал группу местных лыжниц общества «Маяк».

Неудобно было уже теперь отказываться. Получилось бы, что из-за какого-то личного пристрастия Скуратову он взялся тренировать, а других не желает…

Наташа на тренировки больше не приходила. Чудинов мрачнел, но не желал сам сделать первый шаг. Зато Маша Богданова стала с первой же тренировки радовать Чудинова незаурядными успехами. Да и среди подруг её оказалось немало способных спортсменок.

— Здравствуйте, Степан Михайлович, — приветствовал тренера дядя Федя, явившийся взглянуть на занятия. — Ну, как дела, подвигаются? Ворохтин сегодня звонил, интересовался. Сказал я ему, что все хорошо, только Скуратова опять на дыбы встала. Он сказал, если надо — повлияет.

— Нет уж, — испугался Чудинов, — обойдёмся как-нибудь без вмешательства высоких властей. Так дело не пойдёт. Подождём — сама явится. Девка неглупая, сообразит.

— Ну, а остальные как? Характер-то не у всех Скуратовский.

— Материал благодатный. Хвастаться не буду, но через годик, думаю, мы с вами на спартакиаде выпустим таких лыжниц, что другим жмуриться придётся. Наши их снежком накормят на лыжне. Вот поглядите сами. Ну-ка, девушки, ещё раз сделаем прикидочку на прямой. Вы, Маша, немножко на спусках посмелее, делайте разгон крупнее! Веселей, девушки, глядеть у меня! Устали? Ничего, держитесь. Мы с вами ещё всем Скуратовым да Бабуриным сто очков вперёд дадим, уверяю вас.

Маленькая Маша Богданова тряхнула заиндевевшими кудряшками:

— Ой, Степан Михайлович, однако Наташу не обойдёшь. Ведь у неё природный-то ход какой!

— «Ход, ход»! — мрачно передразнил Чудинов. — Разве я сам не знаю. При её данных да подходящий бы характер! Эх, да что говорить! Хоть бы вы на неё, что ли, повлияли, подруга ведь.

— Да, повлияй на неё! У них вся семья такая. Как упрутся — с места не стронешь.

— Ничего, стронем.

Маша вздохнула:

— А вот из меня уж чемпионки никогда не выйдет, верно?

— Как вам сказать. Вы, Маша, делаете просто отличные…

— Пожалуйста, не утешайте, — перебила его Маша. — Не выйдет. А всё-таки я буду ходить на лыжах, буду ходить, буду!

И, рванувшись вперёд, старательно и весело выполняя короткими ножками шаги, которым научил теперь местных лыжниц новый тренер, Маша Богданова помчалась по лыжне, и только ветер, нёсший лёгкую струистую позёмку, растрепал заиндевевшие завитушки волос над её маленькими розовыми ушами.

За день до моего отъезда из Зимогорска я, закончив все дела в редакции и на руднике, вернулся ещё засветло в гостиницу.

Чудинов лежал в нашем номере на постели лицом к стене. Быстрые зимние сумерки наплывали в окно, но Чудинов не зажигал огня.

— Ты что тут, Степан, сумерничаешь? — спросил я, присаживаясь на свою кровать, против Чудинова. — Не в настроении? Что, на строительстве что-нибудь? Там тобой не нахвалятся, настоящий, брат ты мой, авторитет у местных приобрёл!.. А ты, если есть какое-нибудь затруднение, скажи, пока не поздно. Может, помочь через центральную печать? Пользуйся, пока я не уехал.

Чудинов приподнял голову с подушки, посмотрел на меня, поморщился, словно попробовал что-то кислое, и снова ткнулся в подушку виском.

— Да нет, тут печатью твоей не поможешь. Ты сам во всём виноват, старик. Да, да, накрутил вот, заставил меня выбрать этот чёртов Зимогорск, хотя великолепно знал, какие тут лыжники, подсунул вместо мифической Авдошиной вполне реальную Скуратову. Ну признайся, сам небось нашептал ей, что я её с мальчишкой спасал и тому подобное…

— Ей-богу, Степан, уж тут вот я ни сном ни духом. Но ты же понимаешь, не у всякого спасённого такой покладистый характер, как у ме… Ладно, ладно, молчу! — поспешил я, так как Чудинов, не отрывая головы от подушки, поднял руку, завёл её себе за плечо и потряс несколько раз передо мной сжатым кулаком.

— Знаем мы вас, молчальников, — промычал он в подушку. — А она задрала нос, упрямится, срывает теперь всю тренировку. Шут меня дёрнул опять за это дело взяться! Кажется, решил бросить, так нет!