Анна Никольская - Про Бабаку Косточкину-3, или Все ноги из детства

— Да что мы в ваших Анталиях-Шманталиях не видели? — Вот как отозвался мой добрый папа и заботливый мамин муж. — Вот, помню, в моём интересном детстве…

И тут мама сказала:

— Кхе-кхе. — И стала внимательно разглядывать потолок.

Не первый день он требовал побелки.

— В моём интересном детстве, — с нажимом повторил папа, — мы как-то обходились без Анталий. Да-да, весьма прекрасно без них обходились. Их, можно сказать, вообще на глобусе в моём детстве не было.

— Как это? — очень артистично удивились Артур и Август. Они даже всплеснули своими красивыми руками.

— А вот так! — воскликнул папа.

Он вскочил с табурета и принялся расхаживать по кухне.

— У меня в детстве была одна большая страна! Понимаете, одна и большая! Без границ и визового режима! А не много не пойми каких маленьких! И по этой огромной стране двадцать четыре часа в сутки курсировал скорый поезд Барнаул — Барнаул.

— Непонятно, — сказали близнецы.

— Вот смотрите, — сказал папа и взял Артура и Августа за их красивые руки. — Живёте вы, живёте себе в Барнауле, а тут вам бац! — и надо в Таганрог.

— Нам не надо в Таганрог! — стали отказываться братья.

— А вы представьте, что надо. На гастроли, например, или к бабушке в гости.

— Бабушка умерла.

— Значит, на похороны. Но это, поймите вы, не важно! Короче говоря, вам надо по неотложным делам в Таганрог. Вы берёте чемодан, выходите к железнодорожному вокзалу, а поезд уже тут как тут — на платформе! А?! Здорово?! Длинный-предлинный — вагонов на тысячу, а то и больше! И на каждом — название большими красивыми буквами: Москва, Ленинград, Кишинёв, Сухуми, Нальчик, Рига, Ашхабад — в хаотическом беспорядке — Вологда, Алма-Ата, Киев, Таганрог… Вот в нужный и заскакиваете!

— На полном ходу? — удивились Артур и Август.

— На полнейшем! И через какое-то короткое мгновение вы уже — вуаля! — в Таганроге!

— А в Париж так можно?

— Нет, это чисто наше изобретение.

— А в Монте-Карло?

— Нет. Господи боже мой! Да на кой вам эти Монте-Карлы? В моём детстве знаете какая была страна? Самая-самая-самая! — три раза повторил мой папа. — И мы её любили до чёртиков! И Парижи нам были до лампочки!

Дети Сюртуковой-Балалайкиной смотрели на папу с восхищением. А мама с Бабакой смотрели куда-то в сторону. Папа хоть и был убедительный, но мы уже всё это слышали сто раз.

Помолчали.

— Да что вы его слушаете? — вдруг говорю я. — Он вам лапшу на уши, а вы его слушаете! — кричу, а сам думаю: «Какая муха меня укусила?»

— Да он в жизни нигде больше не был, кроме своей ненаглядной Абхазии один раз!

— Я? — Папа растерянно моргает. — Позвольте, я всю страну исколесил. Я во всех отдалённых уголках побывал.

— Ха-ха-ха! На кругосветном поезде? — спрашиваю я ехидно и тут понимаю, что это за муха такая.

Эту муху я увидел в глазах у мамы, пока она ела недосоленную курицу и слушала Сюртуковых-Балалайкиных. Как они в Турции занимались водным парашютизмом на песчаном пляже. Её заветную мечту претворяли в жизнь.

И такая меня жалость к маме взяла! Такая жалость! Что я возьми и ляпни:

— Фантазёр ты, папочка! — И противным голосом добавил: — И неудачник!

Причём ляпнул я это, заметьте, не когда-нибудь после дождичка в четверг, на седьмые лунные сутки, а теперь! Когда кругом сплошные Сюртуковы-Балалайкины! Эти засланцы из дружественной нам семьи!

Бабака смотрела на меня так, как будто она меня сейчас укусит. Но меня уже было не остановить.

— Только и можешь, что сочинять небылицы! Да не было у тебя никакого интересного детства! Что там вообще могло быть интересного, тридцать лет тому назад? Всё интересное только сейчас начинается! Да и то если денег хватит на это интересное! А у тебя не то что детство серенькое, у тебя зрелость! Зрелость и та какая-то мышиная!

— Мышиная? — повторил за мной папа трясущимися губами. — Ты что, старик?

— Вот именно — мышиная! — добивал я любимого папу. — И у тебя, и у нашей мамы, и у меня скоро такая же будет! У меня даже компьютера приличного нет! А велик?

— К-какой велик? — заикается папа.

— «Школьник»!!! Из твоего, между прочим, интересного детства!

— Перестань! — сказала мама с сереньким, как потолок и вся наша жизнь, лицом. — Как тебе не стыдно?