Николай Осинин - Железная команда

Асин дедушка охотно поддержал его. Посоветовались с другими стариками. У кого-то возникла мысль собрать деньги и уплатить за колхозного бычка.

Оценили животное, составили акт, вручили пастуху 800 рублей под расписку для передачи правлению колхоза. И тут встал вопрос: кто будет резать?

Матвейка с детства панически боялся крови. Старики-евреи смущенно пожимали плечами: никто из них за свою жизнь не зарезал и курицы. Одна женщина согласилась было — раньше ей доводилось рубить гусей. Но, когда ее подвели к привязанному бычку, побледнела и выронила ножик.

Приходилось волей-неволей звать кого-то. Но кого? Из мужиков, оставшихся в деревне, самым близким пастуху был Парфен Шишкин. Матвейкин отец всегда хвалил его как хорошего конюха. А можно ли нынче Шишкину доверять, если он постоянно с фашистами якшается, угодничает перед ними?

Когда стадо возвращалось домой, у околицы Матвейку встретил Мишутка, Парфенов племянник. Учился он на класс ниже. Это был шустрый проказливый мальчишка, глаза — щелочки, нос сапожком, веснушки до ушей.

— Моть, а Моть! — окликнул он Матвейку. — Где сегодня пас?

— По березникам. На поле — жарко.

Мишутка зашагал рядом.

— Дядя велел тебе передать, — сказал он тихо, — чтоб не говорил про березники. Если спросят, скажи — на лядах.

— Кто спросит? — насторожился Матвейка.

— Немец тот, фельдфебель. Никишка ему наябедничал, будто кто-то выдаивает коров.

Сердце Матвейкино заколотилось. Неужели кто видел беженцев? А ну, как дойдет до немцев, что будет?..

На скотном дворе распоряжался Никишка Клюй. Немцы назначили его не то старостой, не то надсмотрщиком — никто толком не знал. Никишка орал на старух-доярок, гремел бидонами, пинал скот. Матвейка, не заходя в ворота, хотел бежать домой.

Сзади, на дорожке, появился фельдфебель с конюхом.

— О, паштушок! Ком, ком, — вернул Матвейку немец.

В присутствии фельдфебеля Никишка из кожи лез, выказывая свое усердие. Старухи тоже трудились старательней обычного. Однако надаивали от коровы всего по литру-полтора.

Фельдфебель взял пастуха за подбородок, жестко посмотрел в глаза и начал быстро говорить по-немецки.

— Он спрашивает, — перевел Парфен, — почему надои малы.

— Жара, не ходит скот. Овода страсть сколько развелось в поле.

— Вода? — в голосе фельдфебеля послышалась насмешка. — Речка ест — вода нет?..

— Не — вода, а о́-во-да! — поправил Матвейка.

Немец оглянулся на Парфена, но тот не знал, как перевести это слово, и только беспомощно разводил руками.

— Я сейчас объясню, — сказал Матвейка. — Вот смотрите. Он сложил ладони «бочонком» и издал звук, очень похожий на полет овода. Ближние коровы сразу насторожили уши, а нетель, бродившая по двору, задрав хвост, побежала в хлев.

— Ах, зо! Дас ист бремзе! — смягчился немец, но тут же, согнав улыбку с губ, заговорил строго.

— Он спрашивает: где ты пас? — перевел Парфен.

— В поле, на лядах!

— Ты любишь коров, значит должен в жару пасти по березникам.

— Разве один углядишь за стадом в березниках? — возразил Матвейка. — Разбегутся коровы — с меня же спрос.

Немец понял его без перевода, мотнул головой.

— Почему ты ест один?

Пастух пожал плечами:

— Никто больше не хочет пасти.

— Я же говорю, — сказал Парфен по-русски, однако явно для немца, — скот раздать надо…

— Раз-дать?! — шагнул к нему фельдфебель. — Я тебе буду еще дать! Ферштейст ду менч? Всем работали, как работаль!..

Парфен, пятясь, униженно закланялся:

— Яволь! Яволь!..

На следующее утро он в помощь Матвейке привел Мишутку, своего племянника.

Синяк на лысине конюха поблек. Но за ночь вокруг левого глаза поднялась багровая опухоль, словно ужалил кто. Лицо смешно перекосилось и выглядело глуповатым, как у клоуна. До войны Парфен слыл в деревне первым шутником. Вместе с молодыми ребятами он придумывал на праздниках всякие забавы и озорства. Любил над людьми позубоскалить, и над ним не раз вся деревня потешалась.

— Дядька Парфен, — не смог сдержать ухмылку пастух при виде физиономии конюха, — никак тебя шершень под глаз тяпнул!

— Шершень, разрази его!.. — проворчал мужчина. — Говорил же тебе: раздадим скот по дворам. Не послухал. А Шишкина — за шкирку…

— А ты подальше держись от них.

— Влип Филипп — тяни до могилы… Не скаль зубы, Мотька, лучше гляди в оба. Приказ на доске у конторы видал? За помощь и укрывательство — смертная казнь. Смертная! — раздельно с угрозой повторил он.