Николай Осинин - Железная команда

Солдаты на площади построились. Мордатый низколобый немец с белыми ромбиками на зеленых погонах рявкал перед замершим строем что-то яростное.

Матвейка осмотрелся. Никто больше не стоял над ним. Последние коровы скрылись в переулке, ведущем к скотному двору. Пастух подобрал кнут. Руки дрожали, и рот почему-то сводила зевота. «А что с председателем? — вяло шевельнулось в голове. — Что теперь будет?..»

Ночь повисла над головой. Вдали грохотало раскатисто и тяжко. В стороне МТС распластало крылья огромное зарево. На его оранжевом фоне медвежьей тушей чернел горбатый взгорок. Временами над холмом мелькал клин пламени, тогда сдавалось, что это невиданная птица огненным клювом долбит низко осевшее медное небо.

В Лесках не светилось ни искорки, и было тихо, даже собаки не лаяли.

Матвейка, прижавшись к оконному косяку, неотрывно смотрел на улицу — ждал с окопных работ мать и Феню, старшую сестру. Иногда ему чудились их легкие шаги за плетнем. Он приоткрывал створку окна и шепотом звал:

— Мам, ты?.. Феня!..

Никто не откликался, на душе делалось еще тревожней и тоскливее.

Он так и задремал на подоконнике.

Раздался долгожданный стук. Матвейка выскочил в сени, дернул задвижку и только потом запоздало спросил:

— Кто?..

На крылечке никого не было. «Показалось», — решил Матвейка, окидывая взглядом темную пустую улицу. Он взялся за дверь, чтобы закрыть ее, но тут из-за угла высунулась голова в большой лохматой шапке.

— Дяденька, немцев у вас нет?

Еще не разглядев его как следует, Матвейка догадался, что это подросток, усталый и голодный.

— Вечером наскочили в деревню, — тоже вполголоса отозвался Матвейка. — Да они в зареченском краю ночуют — в нашем конце не видать. Не бойся. Заходи, накормлю.

Ведя через темные сени, он взял незнакомца за руку. Пальцы у того были длинные и тонкие, и кожа нежная, как у малыша. Назвался он Васей.

Завесив окно дерюжкой, Матвейка зажег овечку, достал хлеб и сало с полки. Гость, запахнув фуфайку на груди, устало опустился на скамейку:

— Ты один дома? — голос у него тоже был тонкий, девчоночий.

— Маманю с сестренкой жду. На окопах они… около Днепра. Теперь должны вернуться.

— На Днепре еще наши. Бой ведут. В окружении.

Матвейка пригляделся к гостю. Вовсе не шапка была у него на голове, а копешка необычайно лохматых волос. Лицо бледное, с темными тенями под глазами. В его выражении было что-то горестное и замкнутое.

Перекусив намного, он нерешительно спросил:

— Можно, я этот кусок хлеба с собой возьму?

— Ну конечно! С кем идешь?

В глазах Васи заблестели слезы.

— Много нас шло, минских. Сегодня под вечер фашистские мотоциклисты налетели, стрелять начали. Мы с дедушкой во ржи спрятались, а тетя Хана с другими к лесу бросилась. Может, скрылись в лесу, а может… — он судорожно вздохнул и смолк.

— Убили? Вы ж не военные.

— А им — что…

Матвейка вспомнил, как к нему подъезжали мотоциклисты в поле, и недоверчиво спросил:

— Ты сам убитых видел?

— Не смотрели мы. Пули над головой как засвистят! Дедушка меня к земле прижал. А после мы ползком, ползком от дороги… Хорошо — они в рожь не поехали!

Матвейка сочувственно кивнул головой, но в душе подумал, что беженцам все-таки, наверно, больше почудилось с перепугу.

— Зови деда. Переночуете, утром пойдем ваших искать. Если в лесу — найдем, я лес знаю.

Вася согласился. Уходя, он даже хлеб не взял, надеясь быстро вернуться с дедом.

Однако Матвейка напрасно прождал до рассвета. Ни мать с Феней, ни Вася не вернулись.

Первые фашисты на рассвете укатили из деревни. Осталась от них автомашина с непонятными знаками на бортах, увязшая в речке около старой прорвы, да метровый плакат с портретом Гитлера во весь лист. Плакат фашисты наклеили на доску соревнования. В верхнем правом углу щита был портрет Сталина из «Огонька». То ли гитлеровцы вечером не заметили его, то ли нарочно оставили, чтобы поглумиться: выгоревший на солнце Сталин выглядел очень неказисто рядом с огромным раскрашенным «фюрером».

Несколько стариков, сойдясь к конторе, гадали, чья теперь власть в Лесках — наша или германская. Потом на улице появился Давыдка Клюев. Раньше он работал счетоводом в колхозе. За пьянку Фома Савельевич весной перевел его в полевую бригаду.

— Где наш пред?! — кричал успевший напиться Давыдка. — Где мой эксплутатор?.. Сбег!.. А кто мне молотилку вернет?..

Когда-то у него была конная молотилка в хозяйстве, и все окрестные мужики платили ему за обмолот урожая. Услышав о коллективизации, Клюев хотел втихомолку продать машину. Но Фома Савельевич помешал ему схитрить — молотилку пришлось сдать в колхоз. Вскоре она поломалась. Про нее давно забыли в Лесках, не забыли только в семье Клюевых.