Николай Осинин - Железная команда

Полюбовалась на свою работу. Ничего, добротно сделано. Потанцуешь ты у меня, голубчик! Вот бы посмотреть!

В перемену я на всякий случай исчезла. Пусть Боренька отойдет, поостынет…

Когда ребята вернулись в класс, я стояла на лестничной площадке. Доносился обычный галдеж. Потом кто-то слегка присвистнул. И вдруг как будто целый табун лошадей заржал. Я спустилась на этаж ниже, но и там было слышно. Вот так, Боренька, будешь знать, как со мной связываться!

На урок я шмыгнула после звонка, перед самым носом учителя. Степанов все же успел сказать почти человеческим голосом:

— Дура тупая!

Я склонила голову набок и ласково посмотрела на Степанова. Его почему-то слегка затрясло.

Раньше я была уверена, что он меня пальцем не тронет, но в этот миг у него в глазах прямо электросварка вспыхнула. Кто его знает, на что он может решиться…

Опасения мои оказались не напрасными. После уроков на углу за школой он меня встретил. У него было непроницаемо-каменное лицо. Мне стало немножко страшно.

— Послушай, — сказал он, — чего ты добиваешься?

— Чтобы ты убрался с моей парты.

— Ни за что не уйду!

— Только на это ты и способен.

— А ты на что способна? Пакостить по мелочам? Трусиха.

— Я?! Трусиха?!

— Нет, моя бабушка. Это она мертвецов боится.

Вспомнил!.. Давным-давно, в шестом классе, ходили мы на экскурсию. Ночевали в лесу. Кто-то сказал, когда легли спать, что рядом, на опушке, — кладбище. Мне стало страшно, и я полезла под бок к учительнице.

— Чего смешного? Мы тогда еще совсем «кишатами» были…

— А ты и сейчас такая же. Нисколечко не повзрослела.

— Да меня уже без задержки пускают на девятичасовой!..

— Утренний. Чуть стемнеет — ты носа из дома не показываешь, не то чтоб одной на улицу выйти.

— Было б зачем — ночью бы на пустырь, что за парком, сбегала.

Пустырь за парком — мрачное место. Мы там катаемся иногда на лыжах, девчонки рассказывают про него жуткие истории. И зачем я упомянула о нем!

Борька гнусно заигогокал.

— Ты? Ночью? На пустырь? Ха-ха-ха в квадрате!

Отступить перед ним? Лучше под нож убийцы!

— Куда тебе! — продолжал он издеваться. Скажешь: мама не пустила… Эх ты, Анхела Алонсо!

Я едва не взбесилась: он испытывает мое самообладание!

— А вот и схожу! А как ты узнаешь?

— Помнишь каменный столб на пустыре?

— От старой церкви остался. Знаю.

— Принеси завтра в школу мой фонарик. Я его оставлю у столба. Идет?

— Пожалуйста.

— Только — чур: не раньше полдесятого брать.

— Пожалуйста.

— До завтра! — Коричневые Борькины глаза почему-то радостно засияли, и он помчался прочь.

— А там кладбище было! — крикнул он с другой стороны улицы.

— Не пугай!

Меня слегка передернуло. В голову заранее полезла чертовщина из Гоголя и Эдгара По.

Хорошо Анхеле, у нее автомат…

Но о том, чтобы не пойти на пустырь, не могло быть и речи.

Желтоухая собака надеется, что я струшу, и готовится высмеять меня завтра в школе. Вот его месть! Правильно говорит мама: мужчины коварны!

Нет, легче смерть, чем позор!

День у меня расписан по минутам (иначе не хватает времени на языки). Я сделала письменные по химии и алгебре. Немецкий учила, гладя белье.

Но белье почему-то не гладилось.

— Мам, утюг испорчен!

— У меня только что нагревался… Куда ты собираешься? Уже восьмой час!

Вот именно, только восьмой. Позже ты, голубушка, не отпустишь.

— К девочкам. За словарем.

Маминых наставлений вслед я уже не слышала.

На улице было темно и ветрено. Сухой снег колол лицо. Я посидела на скамейке недалеко от дома. С полчаса или больше. Пора. В конце концов, минуты ничего не решают.

Потом я бежала, петляя по улочкам. Не то, чтобы я боялась, — вовсе нет. В городе чего бояться? Просто одной как-то неудобно ходить медленно в такое время. Прохожие попадались редко.

Вот и парк. Он был освещен (я думала, что по ночам парк бывает освещен только летом). Но, несмотря на освещение, шаги мои замедлились. Темные улицы не так действовали на нервы, как этот залитый светом и совершенно пустой парк.

Снег скрипел под капроновой подошвой моих ботинок. Я пробиралась по широкой расчищенной дорожке, держась теневой стороны.

«Прямо, как индеец-лакандон, выслеживающий врага!» — хвалила я себя, гордясь собственной смелостью.

Вот аллея кончилась. Я стала в тень, осмотрелась. Впереди был пустырь. Мне сразу сделалось очень холодно при виде снежных бугров. Что под ними? Мертвецы? Я, конечно, не верю, что они могут вставать, тем более — гоняться за живыми. Но огромные черные деревья скрипели, стонали. Казалось, им тоже холодно и страшно.