Николай Осинин - Железная команда

Немножко огорчало, что жил мой единственный три тысячи двести лет назад. Он был египетским фараоном восемнадцатой династии, и звали его Тутанхамон.

Когда я поняла, что мое сердце принадлежит только ему, я прочла о нем все, что нашла в библиотеке. Но написано было мало. И почему о Тутанхамоне пишут только историки? Я решила рассказать о нем стихами.

Этим стихотворением открывается мой дневник, — не школьный, разумеется, а настоящий, где я записываю теперь самые умные мысли и чувства. Чувств очень много, любовь наводит на глубокие переживания.

Собственные стихи навязли в зубах, так что голова разболелась. Совсем же не то хотелось в них выразить, да вот рифма замучила. Надо бы сначала на черновике попробовать, а я, как всегда, сразу — начисто. Пусть. Я читала где-то, это указывает на решительность характера.

Тутанхамона я любила полугодие в седьмом, все лето и четверть в восьмом. Разбил мою первую любовь Борька Степанов.

У нас со Степановым взаимная ненависть. Что там кошка с собакой! У нас жили раньше кошка с собакой, так они вместе ели, играли и спали. Когда Махнашка заболела, Уран себе места не находил. Даже выл с горя… Но меня занесло. Меня всегда почему-то заносит. Надо писать про Борьку, а пишу про собак. Должно быть, по ассоциации: я зову Борьку «Желтоухой собакой» (это любимое ругательство Батыя). И вот после чего. Борька — член редколлегии нашей «Осы», нарисовал карикатуру: будто я уезжаю в колеснице с мумией фараона, а ко мне сзади тянется учебник физики. «Вернись! Я вновь и вновь молю: вернись!»

Несчастный Тутанхамон был нарисован очень похоже, но как-то так, что все потешались над ним. Видно, злое чувство водило рукой Желтоухой собаки!

О, если бы вы знали, как я ненавижу этого Борьку! Тело у него большое, как у кита, а мозга всего одна столовая ложка и тот занят математикой. Наверное, к этому предмету у меня потому и отвращение, что им увлекается Борька.

Смотреть на Степанова не могу! Противнее мальчишки за всю свою жизнь не встречала! Нос у него такой прямой, аж тошно, брови длинные, как у кинозвезды, волосы светлые, а глаза — ни с того, ни с сего — карие. Урод, чучело! Он мне жизнь отравляет (правда, я ему — тоже). Хотела тренировки в бассейне бросить, потому что Борька туда ходил. Но потом решила, что он возомнит: спасовала, мол.

Дудки, голубчик, назло тебе останусь!

Борька ко мне на парту сел! Нет, вы только подумайте! Сел! Ко мне!..

Сейчас февраль, скоро весной запахнет, а тут этот Борька. Не понимает, что ли, что я его не переношу? А весной чувства обостряются: я это твердо знаю, собственными глазами читала. Кроме того, я снова… Теперь уж точно: навсегда!

…У него мужественное лицо, иссиня-черная курчавая борода и берет, сдвинутый на правое ухо. У него горящие глаза, и на поясе два огромных револьвера. Я увидела его в кино и влюбилась, когда он прорычал в бушующую толпу:

— Патриа о муэрте! Венсеремос!

Я опять зачастила в библиотеку и перечитала все, что касалось Кубы. Но переведено было мало. Любовь требует жертв, сказал один мудрец. Я села за испанский язык, чтобы читать кубинские газеты. А сейчас, спустя пять месяцев, я читаю не только газеты…

Теперь не знаю даже, кого больше люблю: Фиделя или кубинскую героиню Анхелу Алонсо. Наверное, обоих сразу.

На классном часе прорабатывали двоешников, а Борька рассказывал мне про календари майя. Раньше я в этих календарях — солнечном и тсолкине — кое-что понимала, но Борька меня настолько запутал, что я совершенно перестала что-либо соображать. Тогда он взял карандаш и принялся объяснять сначала. Прежде всего он рассказал о способах записи чисел у индейцев. Когда кое-что из его объяснения я наконец усвоила, понятней стали и календари майя. Кто бы подумал, что Степанов, кроме тангенсов и котангенсов, увлекается еще и историей Латинской Америки?!

А все-таки смягчить меня невозможно — такой у меня характер.

Была физкультура. На занятия я не пошла, решила провести одну идею в жизнь. Отправляясь в спортзал, наши мальчишки оставляют школьную одежду на партах. И я взялась за дело.

Достав принесенные из дома нитки десятый номер и огромную иглу, я зашила на два раза оба рукава Борькиной гимнастерки. Потом поплевала на шнурки его ботинок и старательно связала «собачьим» узлом. Эх, жаль, морского узла не знаю!