Михаил Глинка - Славная Мойка — священный Байкал

Вырвало меня прямо на штурвал. И было уже все равно — куда.

Иван Михайлович повернул ко мне голову. Он не смеялся.

— Вот так, малыш, — сказал он серьезно и взял меня за ухо — за то самое. И потянул немного. Видно, привычка у него такая была.

Иван Михайлович нажал кнопку. В рубку всунулся Гена.

— Ведро воды и тряпку, Генаша, — сказал Иван Михайлович.

И Гена тоже не засмеялся, а запустил мне пятерню в волосы и подергал. И пошел за ведром.

Я стоял у штурвала.

За два с половиной часа вахты, что мне осталось, я еще раза три умирал, но так и не умер, и не отпустил штурвала, и больше уже ведра и тряпки мне не требовалось.

И если уже по-настоящему — так вот тут я пожалел, что меня никто из наших ребят не видит. Андрюшка, скажем, или Женька или Валерка Нифонтов. Или Томашевская. Только хорошо, что мама не видела, зеркальце тут было в рубке: я заглядывал — зеленый я был, будто из болота.

В лес тетя Матрена никого, кроме меня, не взяла.

Хотел увязаться Никитич. Гена сказал, что мало ли в лесу что может случиться. Даже Иван Михайлович был не прочь. Но тетя Матрена ни с кем разговаривать не стала. И никого не взяла, только меня.

Я не понимал — куда она меня все-таки ведет. Когда мы уходили, Гена повесил на меня пустой рюкзак и подмигнул.

— Не теряйся, — говорит.

…Лес сначала шел редковатый, потом вдруг надвинулась страшная чаща, я никогда такой не видел — мы только и лезли через упавшие лиственницы, загораживавшие нам путь. Тропинки никакой не было. В самой глухой чаще тетя Матрена вдруг взяла меня за руку и, приложив палец к губам, спряталась под густую ель. И мне указала сесть рядом.

Я спрятался. Так мы и сидели несколько минут. А потом мимо нас, крадучись и продираясь сквозь ветки, прошел Никитич.

Мы подождали, а потом вылезли из-под дерева и дали по лесу крюка, оставив Никитича искать след. Тетя Матрена почти все время молчала. Она даже как будто не удивилась, что Никитич за нами следит.

Мы шли сначала лесом между двумя горами, потом вдруг лес кончился, и дальше была равнина, голая, как стол, серо-зеленая, а вдали снова синел лес. Я не думал, что это так далеко.

Прошли мы, значит, равнину и снова вошли в лес.

Этот лес был странный какой-то — будто деревья понатыкали в каменоломне. Не мог я понять, как тут деревья растут — корнями ведь влагу надо из земли сосать и все такое, а здесь какая влага — один камень. Но чаща тоже была непролазная. Через дерево упавшее перелезешь, дальше камень лежит; камень обойдешь — снова через дерево перелезай.

Шли, шли. Лезли, лезли. Перелезали, перелезали.

— Вот, — говорит тетя Матрена. — Смотри. О том, что эта избушка есть и где она находится, может, всего десять человек и знает. А может, уже и пять…

Смотрю — и правда избушка. Старенькая такая, черненькая, окошко забитое. Никто не живет. И стоит она между лиственницами так, что за сорок шагов не увидишь — здорово спрятана. Крышу ветки закрывают, стены — кусты.

— Входи за мной, — говорит тетя Матрена. — Осторожно, смотри, не оступись — тут порог.

Вот знаю, что не поверят, а для чего-то рассказываю… Может, теперь я единственный из мальчишек, кто такое видел.

В избушке стояли сундуки и лежали кучи всякого добра. Поблескивали.

— Погоди, — сказала тетя Матрена. — Посмотрим, нет ли змей.

Я, конечно, вспомнил Маугли и белую кобру с выломанными зубами. Тетя Матрена светила фонариком по углам. Змей не было.

— Ну, давай смотреть, — сказала тетя Матрена.

— А это что такое вообще? — спросил я.

— Это наши монахи сюда принесли. Давно. С тех пор и лежит.

Вокруг сундуков валялись бронзовые фигурки, какие-то чайники узорные, подносы. Все с узорами. А больше всего изображений толстяка с голым животом и подвернутыми под себя ногами. На голове у толстяка была высокая шапка.

— А для чего это все тут лежит? — спросил я. — В музей же надо.

В сундуках были книги. Старинные, в кожаных толстых обложках. И в деревянных тоже. Тетя Матрена вынимала книги, листала, я ей светил. Лицо у тети Матрены было древнее, темное.

— Вы умеете их читать?

— Нет, — сказала она. — Не умею… Пожалуй, ты прав насчет музея.

Так мы и бродили по избушке. Звякали бронзовыми фигурками, крышки открывали.

— Домой хочешь подарки отвезти?

— Конечно, хочу. Маме.

— Погоди, — сказала тетя Матрена. — Маме, говоришь?