Михаил Штительман - Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

Офицер армии интервентов Магнус вместе с вверенным ему отрядом форсированным маршем шел на Крупин.

В местечке близ реки Чернушки Магнус остановился всего лишь на один день, уступая настойчивым просьбам самого населения.

Купцы второй гильдии господа Магазаник и Гозман почтительнейше приветствовали офицера великой армии. Магазаник вышел на тракт с маленькой бархатной подушечкой в руках. На подушке лежал плоский почерневший ключ. У Магазаника было лицо человека, совершающего подвиг. Он поднял правую руку, степенно поклонился офицеру и сказал:

— По старинному обычаю нашему, вручаю вам, господин офицер, ключ от дома нашего. Отныне наш дом — ваш дом.

Магнус приподнялся в седле и с нескрываемым любопытством взглянул на Магазаника. «Черт возьми, забавный старикашка! — подумал он. — Может быть, у него искупаться можно?» Утомленный семнадцатидневным переходом, он представил себе широкую постель с огромным количеством подушек, и ему стало приятно и весело. Он ловко спрыгнул на землю и вместе с адъютантом пошел вслед за купцами. Ноги его отвыкли ходить и передвигались медленно, как бы вспоминая.

В доме Магазаника был приготовлен обед на девять персон. Офицер вошел в зал и, заметив большое овальное зеркало, подошел к нему. Давно уже Магнус не видел себя, но вид его был печален. Заросший рыжей, колючей щетиной, с покрасневшими глазами и постыдно грязным воротником, он не был похож на себя. Магнус поклонился и вышел. Магазаник, угадав его желания, приказал приготовить ванну, отнести чистое белье и бритву. Или, может быть, вызвать парикмахера? Но господин офицер любезно ответил, что в пути он бреется только сам и только собственной бритвой.

Обед был назначен на три часа дня. Обычно привыкли кушать в это время. Господин офицер приводил себя в порядок. Обед задерживался. Хозяева были голодны и терпеливы. Они ждали молча. Только сын Магазаника, гимназист Нюня, нервничал, подтягивая мундирчик. Шутка сказать, сидеть рядом с иностранным офицером! Только какая от этого польза, если никто не видит? Нюня был бы рад привезти в местечко и выстроить у окна весь свой класс, чтоб смотрели и умирали от зависти: вот Нюня поздоровался с офицером за руку, вот Нюня подал чашечку с хреном, вот Нюня подвинул горчицу… Завидуйте, шакалы!

Магнус вышел в столовую тщательно выбритый, пахнущий сиренью и довольный всем на свете. Он сощурил свои грустные голубые глаза и молча поклонился. У него было превосходное зрение, но он знал, что ему очень идет, когда он щурит глаза. На столе дымились яства, в высоких граненых графинах стояла русская водка, настоенная на лимоне. Магнус присел к столу и с удовольствием положил на колени белую хрустящую салфетку. Он поднял бокал за победу, и все почтительно встали со своих мест. Нюня вздыхал, корчился и завидовал. Против каждого прибора стояло два бокала — большой и маленький. Рядом с его тарелкой ничего не было: ему не разрешали пить.

Магнус обвел глазами присутствующих и принялся за еду. Он ел медленно, тщательно разжевывая и причмокивая. Молодая женщина с высоким бюстом услужливо предупреждала его движения, протягивая булку, перец, масло. У нее была пышная, вьющаяся прическа и большие карие влажные глаза. Магнус склонился к Гозману и тихо спросил:

— Кто это?

Гозман, иронически улыбаясь, ответил:

— Вторая жена хозяина!

Магнус понимающе кивнул головой и усмехнулся:

— В этом есть какая-то преемственность. Кажется, царь Соломон завещал на смертном одре обложить себя юными девами?

Гозман громко засмеялся, и вслед за ним расхохотались Магазаник и все обедающие, хотя никто, кроме Гозмана, не слышал, что сказал офицер.

Протягивая Магнусу портсигар, Магазаник пожаловался:

— Все нетвердо, господин офицер. Земля дрожит. Большевики, смута. Необходим порядок.

Магнус поднял руку и встал:

— Каждый должен знать, чего он хочет. Мы хорошо знаем, чего хотим. Кроме того, — помолчав, добавил Магнус, — будьте мужчинами, будьте тверды, господа. За твердость! — Он поднял бокал и залпом осушил его.

Обед подходил к концу. Магнус подошел к окну и, мечтательно пуская кольца голубоватого дыма, произнес:

— Чудесная провинция, господа! Зеленые луга, тихие реки и какая-то, знаете, вкусно пахнущая земля. — Он поковырял во рту зубочисткой и глубоко вздохнул: — Поэзия! Мать лириков.

Закрыв глаза и покачивая головой, он прочитал нараспев какое-то стихотворение на чужом, непонятном языке.