Михаил Штительман - Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

…В тот же день отец собрался в путь. Вещей у него было мало, и сборы длились недолго.

— Посиди хоть немного, — попросила его бабушка. — Вспотел и сразу выскочишь на улицу… Ты поедешь до станции?

— Да.

— А оттуда поездом?

— Да.

— А у тебя уже есть билет?

— Есть, — засмеялся Яков. — Теперь обходятся без билетов. — Он встал и начал прощаться.

Семе тяжело было смотреть на печальные лица бабушки и деда, и он вышел на улицу. Через несколько минут дверь отворилась, и показался отец. Старики провожали его.

— Закрой шею!.. — волнуясь, сказала бабушка. — А ну, покажи лоб. Конечно, весь мокрый… Смотри в вагоне не стой у окна. Ты слышишь, Яков?

— Слышу, — покорно ответил он и еще раз поцеловал бабушку.

— И чтоб слово было слово! — улыбнулся дедушка. — Мы тебя скоро ждем. И варенье сделаем фунт на фунт. Я уже забыл, какое ты любишь?

— Кисленькое, — признался отец и поцеловал деда в лысину. — И, кажется, я приеду раньше, чем вы сварите!

— Дай бог, — вздохнула бабушка.

— Дай бог, — согласился отец и, положив руку на плечо Семы, пошел на площадь.

Сема прижался щекой к его руке и опустил глаза. Ему опять захотелось плакать, и никакой храбрости уже не было. Только что приехал отец. И это так хорошо: жить, бегать по улицам, дежурить, расклеивать приказы и знать, что придешь домой, а там у стола сидит отец! Родной отец! И зачем он уезжает?

— О чем ты думаешь, Сема? — спросил Яков и остановился.

— Ты вернешься, папа?

— Вернусь, сыну, — ласково сказал отец и, нагнувшись, заглянул ему в глаза. — Слезы? У юного большевика? В боевой шинели?.. Вернусь, — зашептал он, целуя Сему, — чтобы видеть тебя каждый день и слышать твой тоненький голосочек! Вернусь! Как же я тебя брошу, когда ты один у меня? Будь хорошим, Сема, чтоб не стыдно тебе было человеку в глаза смотреть. Слышишь, сыну? — Он еще раз поцеловал Сему, обеими руками поднял его лицо и посмотрел внимательным, долгим взглядом. — Не плачь, дурачок! — тихо сказал он. — Не плачь, сынуля!..

Опустив руки, стоял Сема на дороге, провожая глазами отца. Господи! Хотелось не стоять, а бежать за ним, бежать и бежать, целовать его белую голову, худые руки, вылинявшую куртку. Прощай, отец!.. Его уже не было видно, а Сема все стоял, и прохожие с удивлением смотрели на него. Какая-то телега, громыхая, проехала мимо, черные брызги полетели вправо и влево, но Сема не заметил их.

Сема не пошел домой. Он свернул в проулочек и, не стучась, вбежал в комнату Шеры. Доля что-то мастерил, сидя на низеньком табурете. Шера вытирала мокрой тряпкой клеенку.

— Что такое? — удивленно спросила она, бросив тряпку на подоконник.

Сема присел к столу и опустил голову.

— Папа уехал, Шера! — сказал он, с трудом переводя дыхание. — Опять нет папы!

— Глупенький, — улыбнулась Шера, — вернется твой папа. Не забывай стариков — ты мужчина!

— Воробей, — загудел ему в ухо Доля, — от этого не умирают! Большое дело — уехал! Приедет! И еще как, с музыкой!

Сема молчал.

— Глупый ты! — тихо сказала Шера и положила руку на его голову. — А ну, посмотри на меня! Ты должен быть веселым. Что же делать бабушке, если ты плачешь?

— Не знаю, что делать!

— Иди домой, воробей, — посоветовал Доля. — Иди, успокаивай стариков — ты мужчина!

Шера проводила его до дверей.

— Не плачь! — прошептала она. — Я умею не плакать. Обещаешь?

— Обещаю, — ответил Сема.

— И узнай, можно ли мне быть с вами. Обещаешь? Я очень хочу!

— Обещаю.

— И спроси, нет ли работы для папы. Хорошо, Сема?

— Хорошо, — улыбнулся Сема и крепко сжал руку Шеры.

…Дома с тревогой ждали его возвращения. Когда он вошел, дедушка встал со своего места и подбежал к нему:

— Ты проводил папу?

— Проводил.

— Ты видел, как он садился в телегу?

— Видел, — соврал Сема, вспоминая, что ему нужно утешить стариков. — Не телега, а что-нибудь особенное. И три лошади — огонь!

— Ему, наверно, жестко сидеть! — вздохнула бабушка.

— Нет, — улыбнулся Сема, — Трофим подложил подушку.

— Все-таки этот Трофим — человек! — снисходительно сказала бабушка и посмотрела на Сему. — Садись уж, отдохни. На тебе лица нет.

Дедушка, лукаво улыбнувшись, тоже посмотрел на него:

— А где ж ты был потом?

— Наверно, у своей барышни, — насмешливо сказала бабушка.

— У барышни? — удивился дедушка. — Хотя постой… В пятнадцать лет я уже был женихом.

— Знаю, — засмеялся Сема. — И говорил про лампы.

— Про лампы? — обиделся дедушка. — Понимаю! Тебе уже моя невеста успела доложить. Только про лампы? — возмущенно спросил он. — А больше она ничего тебе не рассказывала?