Нина Дашевская: Я не тормоз

Чудом, чудом я проскочил. Часто так, просто чудо, что не загремел. Кто-то меня там хранит, какой-то самокатный ангел.

Ещё знаете, что опасно? Собаки. Я вижу такую издалека и притормаживаю. Во-первых, она может за мной побежать. Но это не так страшно, как поводок. Человека видишь, собаку видишь. И думаешь между ними проскочить. А там поводок! Его не видно!

Есть ещё третья опасность, самая большая, – маленькие дети. Тут уж ничего не поделаешь. Траектории маленьких детей непредсказуемы, и я просто заранее сбавляю скорость, и всё. Я в этом понимаю. У меня у самого Лёвка такой. Его один раз почти сбил велосипедист, я чуть не из-под колеса выхватил Лёву этого за капюшон. Дети всегда правы, а велосипедист не прав. Я это запомнил. Поэтому еду осторожно, когда дети. А они (не дети, конечно, – родители) ещё ругаются мне вслед: носитесь тут! Не видите – ребёнок!

Да я как раз вижу! И объезжаю осторожно. Но чего им объяснять, я уже далеко.

В лифте достаю свой блокнот. Я же не дописал тогда, у меня было в голове больше слов.

И я пишу дальше, чтобы не забыть.

Не знаю. Если это стихи – над ними же работать как-то надо, делать лучше? Я сам вижу, что не очень. Посмотрел, повертел – нет. Лучше никак. И почему слова по два? Ведь больше? Может, дальше придумать?

Не, никак. Это потому, что я никакой не поэт. И чего тогда себя мучить? Оставлю как есть. Это же не стихи.

Опять опаздываю. Почему, почему?!. Я же думал – точно не опоздаю, заранее прямо оделся даже. Сегодня суббота, народу мало. И я так лихо гнал на роликах – и сразу в метро. Перед эскалатором переобулся в кеды, в секунду. Всё быстро. Почему же так поздно опять?

Никак не могу со временем разобраться. Всё оно идёт не так, как мне надо.

Я опаздываю на экскурсию, сказали, встречаемся на Маяковке; сказали, ждать никого не будут. И что я буду потом делать, где их искать?.. Ну, если я приеду, а их нет. Созвониться? У меня телефон садится…

Я замечаю, что бегаю по вагону метро, как псих. Ролики за спиной. Не сидится мне. И не думается ни о чём. Опаздываю, опаздываю, давай скорее, метро, а-а-а-а!

…Я забыл проездной, и пришлось покупать одноразовый билетик. О, номер, ура, это спасение! 1157777311. Рассматриваю этот номер и пытаюсь его разделить. Такую игру придумал себе. На два, на три… Это сразу видно: делится или нет, и на пять, конечно. Потруднее на семь. Но тут фокус: я делю длинное это число на тысячу один. И остаток уже проверяю: на семь, на одиннадцать, на тринадцать.

Нет, вообще ни на что не делится. Вот же какое! Может, вообще простое, ни на что не делится, кроме себя. Жаль. Я люблю так, когда – хлоп! И нацело!

…Даже немного забыл, что опаздываю. Чуть остановку не проехал. И уже на «Маяковке», на длинном эскалаторе, номер билета разделился на сорок один.

Без остатка.

Как же я прозевал, бегом проскочил любимую мою «Маяковку», большую рыбу изнутри, дирижаблевые рёбра, архитектор Душкин, художник Дейнека, мозаичист Фролов, Фролов в чёрной профессорской шапочке. Он делал свои мозаики в блокадном Ленинграде, в темноте, без света, а теперь они на потолках метро, Фролов доделал «Новокузнецкую» и умер… Всё про них знаю, всё… А Душкин вообще гений, в тридцать восьмом они сделали эту «Маяковку», ещё до войны, это же просто космос, что они сделали такое!

Читал много про «Маяковскую», потому что люблю. А сейчас проскочил и не поднял головы.

Ну и успел, кстати. Еще двоих мы ждали потом. И я всем рассказывал, как я ключи искал по всей квартире, а нашёл в кармане в другой куртке. На самом деле этого не было. Но так бывает: придумаешь враньё в своё оправдание, а оно не пригодится. И что же тогда, пропадать такому прекрасному вранью?..

А про деление на сорок один не рассказал. Боюсь, тут никто меня не поймёт. И про Фролова, и про Душкина… Чего им такое рассказывать. Кому интересно, могут сами посмотреть.

У нас недалеко от дома есть костёл. Очень красивый. Идёшь так по улице: дома, дома – обычные. И тут вдруг – костёл. Огромный. Как в кино. Высокие шпили в небо, вечером особенно, когда подсвечивают. Красиво.

А напротив – общежитие Консерватории. Особенно летом ясно, что это за общежитие такое. Когда окна открыты. Но и зимой слышно. Такой пилёж-гудёж, скрипки-пианино всякие. Мне нравится всё вместе слушать, когда отдельные голоса сливаются в общий гул. То есть нет, они не сливаются – отдельно торчат в разные стороны, как шпили костёла. В одну сторону, вверх. Но все разные.